Академия Зла, или сын для козла (СИ)

— Я не пойду на урок, — всхлипнул малыш, пока я смотрела на свежие ссадины. Настоящие, а не нарисованные! — Не пойду!

— А когда у нас следующий урок? — спросила я, глядя на часы. Совесть будет спать примерно еще четыре часа. Если совесть принимается вас мучить и грызть по ночам — не беда. Спите днем!

— Ч-ч-через полчаса, — всхлипнул мой малыш, пока я рылась в сумках. Где-то у меня было кое-что припасено!

— Мам, а что ты делаешь? — спросил голосок, когда я уже доедала себя мыслью, что оставила заветный флакон дома.

— Ничего, мой хороший, — отозвалась я, мурча себе под нос и придерживая чемодан хвостом. — Ищу одно зельице. Мама раньше работала в салоне временной красоты… Вот оно!

В моих руках сверкнула увесистая колба, в которой переливалась мутная коричневая жидкость.

— Ха! Месячный абонимент красоты! — вздохнула я, срывая с головы сына несколько волосинок и добавляя свои. Внезапно моя печать вспыхнула.

— Занята! — рявкнула я, дернув плечом. Пока я возилась с зельем, печать снова загорелась.

Печать еще раз вспыхнула. Я закатила глаза и щелкнула хвостом. Бывают отношения, как самолет. Вроде бы и тошнит, но выйти некуда!

— Чем бы дитя не тешилось, — вздохнула я, глядя на затухающую печать. — Лишь бы руками!

— Что ты сказала, мам? — спросил голосок, на который я тут же обернулась.

— Да так, ничего, — улыбнулась я, тут же опрокидывая в себя зелье. — Эх! Ух! Ой!

Меня тут же скрутило в дугу, а кисточка на хвосте встала дыбом.

— Уффф! — округлила глаза я, хватаясь за живот и доползая до дивана. — Ай!

Вот она, старость! Если раньше после зелья чужого облика ты весело бежала на свиданку с понравившимся демоном, звонко цокая каблучками. Но сейчас лежишь безжизненным блинчиком и смотришь куда-то в потолок, пока в животе сражаются ни на жизнь, а на смерть злобные бифидобактерии.

— Мам, тебе плохо? — спросил голосок, а меня погладили по щеке. — Мам! Ну скажи хоть что-нибудь!

— Ух! — потрясла головой я, видя, как уменьшаются мои руки и ноги.

— Раздевайся! — усмехнулась я, глядя на свое чахлое тельце и хвостик. «Тырьям, тырьям!», — помотала я бедрами возле зеркала, рассматривая то, что однажды сделает меня бабушкой.

— Мам?! — удивился ребенок, который тут же стал со мной одного роста. — Мам! Ты что? Превратилась в меня? Ты хочешь пойти на урок вместо меня?

— Нет, что ты! Как ты мог такое подумать? — удивилась я, беря трусы и штаны. — На какой еще урок? Разве это будет урок, если мама придет туда?

Я натянула рубашку, взъерошила волосы и лихо схватила парочку книг.

— Мам, но там урок вызова… — растерянно произнес мой малыш, осматривая меня со всех сторон.

— Гадость моя ненаглядная, — усмехнулась я, вытряхивая из портфеля все. — Мама один раз показывает, как правильно собирать портфель! Смотри и учись, пока я жива! Книга — это не только неудобная шпаргалка, которую нигде не спрячешь! Но и три — четыре килограмма легкоусвояемых успокоительных для соседа по парте, которые вводятся прицельным ударом по голове.

— Мам, но эти книги нам пока не нужны… Они будут потом, — удивился мой малыш, пока я выбирала из книг самую увесистую. Пока что победила книга «Введение в женщину», но и «введение в мужчину» тоже не отставало. На обложках были печати вселения, а типография уверяла, что обложки из настоящей кожи грешника.

— Никакая это не кожа, — вздохнула я, поковыряв ногтем печать. — Так, грешникозаменитель…

Обе книги полетели в портфель. Следом я положила в него перо.

— Перо нужно иметь для того, чтобы шкрябать по парте! — пояснила я. — Если на парте нет ни одной плохой надписи, считай, что тебя не было на уроке. Обязательно возьми тетради! Тебе же нужно из чего-то делать самолетики во время урока. Так, жвачку я взяла? У тебя под партой много жвачки приклеено?

— Не знаю, — пожала плечами моя маленькая добродетель. Он все еще не верил, как это так я смогла превратиться в него!

— Значит, пачку, — усмехнулась я, бросая в портфель жвачку. — Рогатку тоже берем! И плевательницу! Ну, я готова! Хотя нет! Сейчас! Одну минутку!

Я схватила и тут же распечатала духи с запахом сигаретного дыма и общественного туалета. Пшик-пшик! И на одежду, чтобы пропиталось как следует!

— Фу, — поморщился мой малыш.

— Знаю, что фу! Но разве можно, чтобы меня не поймали в женском туалете с сигаретой! — взъерошила себе волосы я. — Может, в зеленый покрасим? Или рано, как ты думаешь?

— Не знаю, — вздохнул мой ребенок, с тревогой глядя на дверь. — Мам, а если тебя поймают!

— Тогда пусть называют жадной золотой рыбкой! — усмехнулась я, наводя хулиганский марафет. — Я выполню одно желание: «Добью и скинусь на похороны!».

Я решительно дернула дверь, выходя в мрачный коридор.

— А ты сиди тихо, понял? — прошептала я, осторожно закрывая дверь в комнату.

Знакомые коридоры встретили меня гробовой тишиной. Я резво скатилась по перилам на попе, ловко спрыгнула на ноги и ….

— Ой-ой-ой, — простонала я, потирая стертую попу и потянутую мышцу. Мой взгляд скользнул по перилам. — Да, стара я для таких фокусов… Ой, ой, ой… В ногу вступила… Ай!