Академик Ландау. Как мы жили

— Коруша, самое удивительное, мне эту чушь приятно слушать.

Как больно возвращаться к трагическим событиям. С того момента, когда врач Фёдоров сказал: «Будет жить!», трагедия отодвинулась на целых шесть с лишним лет. Эти длительные годы выздоровления для меня протекли как один длинный, нескончаемо длинный день. Я, как и Дау, потеряла счёт времени, тоже не помнила ни дня, ни месяца, ни года. К счастью, невропатологи меня не спрашивали об этом. Надежда переполняла меня, я не сомневалась, он скоро будет здоров! Соматически, как говорят медики, он уже здоров, а боли, я была уверена: боли могут его оставить в любой момент. Надежда на это счастье уже была огромным счастьем!

Когда мою жизнь пересекла встреча с Ландау, он сказал мне: «Дау это моя кличка, имя моё Лев, но посмотрите на меня, какой из меня лев!». Я посмотрела: сиянье его огромных пламенных глаз было ослепительным. Непонятный восторг охватил меня! После каждой встречи восторг возрастал, а потом перешёл в обожание, преклонение, любовь! Любовь и обожание оказались взаимными! До конца дней Дауньки и до конца моих дней!

После лечения кандидомикоза (грибков) настроение стало лучше.

— Ты знаешь я все время прислушиваюсь, мои боли ослабевают, вот сейчас я уверен, завтра проснусь здоровым! Боли в ноге совсем ослабели и «животная» боль тоже стала легче. Я хочу почитать тебе стихи: По одному из нас будут Панихиду служить И не позже, как в завтрашний день!

— Зайка, прекрати! Даже когда ты был здоров эти стихи запрещались, забудь эти строки, я не хочу их слышать.

— Смешная, боишься даже детских стишков. Как ты кричала, умоляла «Зайка прекрати», когда я говорил: Пиф-паф ой-ой-ой, Умирает Зайчик мой! Принесли его домой. Оказался он живой!

Ну не сердись, ведь когда принесли меня домой, я оказался живой.

— Ты действительно уже по-настоящему выздоравливаешь, начинаешь свои дразнения!

Выходной день. Сумерки сгущаются, Дау читает мне Байрона по-английски, мне не понятны слова, но приятен его голос, я посматриваю на стрелки часов, уже час, как боли продолжают успокаиваться. Звонок в дверь, входит молодой застенчивый мне не знакомый человек: «Льва Давидовича можно видеть?».

— Да, пожалуйста.

Дау он сказал:

— Простите мне мой визит. Вы меня не знаете, я минералог. Только кандидат наук. Но мне посчастливилось открыть новый, ещё не известный минерал. В наш век это большое счастье и большая редкость. Я пришёл к вам просить вашего разрешения назвать мой минерал вашим именем «Ландуит».

— Благодарю, это большая честь, но я ведь физик и в минералогии не разбираюсь. У вас должны быть свои уважаемые учителя.

— Лев Давидович, моё уважение к вам безгранично, ещё со студенческих лет все московское студенчество, независимо от специальности, преклонялось перед вами! Вас очень прошу, разрешите мне мой минерал назвать «Ландуит»!

— Очень благодарю, считаю это большой честью для себя. Конечно, я согласен, только неудобно себя чувствую, отнимая хлеб у минералогов.

Это был Александр Михайлович Портнов.

Вдруг пришла телеграмма из Киева. Зденек Кунц сообщал о своём приезде к Ландау в Москву. В Киев его вызвали для очередной консультации. Я позвонила друзьям Дау: передо мной встал вопрос, как принять Кунца без председателя консилиума Гращенкова. У меня собрались Данин, Голованов, Халатников, Шальников и другие. Поезд прибывает завтра в десять утра.

На моей половине внизу было весьма бурное заседание. Единогласное мнение было одно: Кунц должен один, без Гращенкова осмотреть Ландау и высказать своё мнение о методах лечения, о возможности устранения боли и о причинах, вызывающих боли. При Гращенкове он будет только придерживаться врачебной этики, это было бы бессмыслицей!

Обсуждался вопрос, как завтра во время визита Кунца не допустить к Ландау Гращенкова. После бурных обсуждений все решили, что я должна сейчас же, вечером, позвонить Гращенкову и в вежливой форме, поблагодарив за все сделанное, сказать «пошёл вон». Другого выхода не было. Меня долго и упорно уговаривали все. В конце концов я сняла трубку, стала набирать номер, услышала голос Гращенкова и, ни звука не сказав, положила трубку.

— Товарищи, я не могу вот так, спокойно обидеть человека, я могла с ним не соглашаться и припираться в больнице, но обидеть немолодого человека на ночь, нет, нет, не могу. Я сама слишком много по телефону слышала обид.

На меня все накинулись. Выручила Майка:

— Слушай, Кора, а если не ты, а кто-то другой скажет от твоего имени, за тебя?

— Пожалуйста, говорите от моего имени, я знаю, его отстранить надо, но я не могу.

Маечке пришла умная мысль, она объяснила: «У моей мамы, старшей сестры Коры, такой же голос, бабушка по голосу их не отличала. Я сейчас позвоню маме домой, дам телефон Гращенкова, она сначала его поблагодарит за все сделанное, а потом очень вежливо откажет от дома, она в курсе дела».