Академик Ландау. Как мы жили

Меня от этого слова чуть не хватил удар! Когда Кирилл Семёнович ушёл, я не скоро пришла в себя. Как медики легко произносят это слово. Ухаживая за Дау уже много лет, я забыла об этом слове, ведь смерть — это навсегда! Это не промежуточное состояние. На завтрашний консилиум мой первый звонок был к Вишневскому. Я бы могла рисковать собой, но не Дау! И, конечно, Вишневский запретил анестезию. Кирилл Семёнович закурил и ушёл. Он был вправе на меня обидеться. Я доверяла Кириллу Семёновичу, это очень умный, очень образованный, очень справедливый и очень добрый человек. Я ведь часто приглашала Кирилла Семёновича, но он с возмущением отверг оплату своего труда. Тогда я обратилась к новому главврачу больницы Академии наук Григорьеву (замечательному человеку). Посещения всех врачей, лечивших академика Ландау на дому, оплачивала больница Академии наук, за каждое посещение выписывалась приличная сумма. Главврач Григорьев все оформил, Кириллу Семёновичу причиталась крупная сумма. Кирилл Семёнович категорически отказался, сказав:

— Ландау — это не тот случай, чтобы получать какие-либо деньги.

Он посещал больного почти три года. Я не заметила, чтобы он на меня обиделся. Он по-человечески понял моё состояние, он провожал нас в Чехословакию, он усаживал Дау в самолёт. Я не объяснила Кириллу Семёновичу, почему я пригласила Вишневского, он ведь не знал, что, начитавшись медицинских учебников, я понимала, что область головного и спинного мозга — это область нейрохирургов. Кирилл Семёнович блестящий хирург, достойный ученик Юдина, в общих операциях и на кишечнике ему нет равных, у него во время операций нет левой руки — обе руки правые. Такие хирурги бесценны, но есть ещё нейрохирург Зденек Кунц, спинной мозг — его функция. Дау есть Дау! И если надо влезть в его спинной мозг, то пусть это сделает Зденек Кунц. Я должна встретиться с Кунцем и проконсультироваться у него по этому вопросу. И да простит меня Кирилл Семёнович, но иначе я поступить не могла.

Я готова была всю свою жизнь бесконечно шнуровать длинные протезные ботинки по ночам, дни и ночи не отходить от больного Дау, отучиться от сна, днём забывать про еду, лишь бы Дау был жив, лишь бы мне не пришлось пережить его смерть, его похороны.

В отведённом нам салоне вечером попробовала дозвониться Кунцу. Он, когда был у нас в Москве, оставил свои визитные карточки. Но к моему разочарованию, телефонистка мне ответила на чешском языке. Разговор по телефону с Кунцем был неосуществим. И. И.Удаль-цов — советник нашего посольства — оставил мне свой телефон, телефон нашего посла в Праге Степана Васильевича Червоненко. По приезде в отель И.И.Удальцов вызвал к нам в салон управляющего санаторием «Империал» товарища Поспешила, который если мне что-нибудь понадобится, просил обращаться к нему.

Отель «Империал» был выстроен в Карловых Варах ещё в капиталистические времена каким-то иностранным миллионером для миллионеров. Отделка была роскошная, само здание огромное, величаво возвышалось над курортом Карловы Вары. В нашем распоряжении была гостиная и спальня, туалет, роскошно отделанный мрамором, с умывальниками занимал слишком много квадратных метров, а его скользкий мраморный пол навёл на меня ужас. Здесь Дау опасно сделать даже один шаг. Когда я вошла в ванну, мною овладело отчаяние. И было от чего: огромный мраморный зал, по мраморным ступеням спускаешься не в ванну, а в небольшой бассейн. Дау не сможет отказаться от ванны, а Тани нет.

Столовая на первом этаже, на лифте спустились в столовую. Даунька легко вышел из лифта, держа меня под руку. Высокий, стройный, он легко шёл, прихрамывая на больную ногу. Нам указали наш столик, свободной рукой я отодвинула стул. Дау легко опустился на стул, я облегчённо вздохнула. На редкость подтянуто державшийся Дау совсем не выглядел больным. Но боже, как волновалась я, я вся была сплошной напряжённый нервный спазм. Меня тошнило, есть не могла. Дау ужинал с аппетитом, я только выпила чай. Мне казалось, он не сможет встать, зацепится ногой за ковёр, поскользнётся на зеркальном паркете. Ослепительная сервировка, чопорная нарядная чужая публика, чужая речь, мне было так страшно чем-нибудь обратить на себя внимание.

— Коруша, ты ничего не ешь, ты не заболела?

— Нет, Дау, я боюсь лишнего веса, я и дома не ужинаю, — соврала я. О, врать я уже научилась!

Вернее, меня моя жизнь научила хорошо врать. Дау легко встал, я его поддержала. Все было в норме. В общем потоке громадного отеля мы не привлекли внимания. Я даже не предполагала о его могучей силе воли. Когда входили в наш номер, он прошептал: «Скорее, скорее — в туалет». Потом я его раздела, уложила.

— Даунька, у тебя боли ослабли?

— Нет, что ты, я просто терпел. Везде люди, неприлично ныть при посторонних.