Академик Ландау. Как мы жили

Ленинград, 21.IV.40 Корунька, золотая моя. Не знаю, успеешь ли ты уже получить это письмо до моего приезда, но мне очень хочется написать тебе. В первую неделю, когда не видишь тебя, то как-то тоже лень писать, а потом начинает тянуть к тебе, и сейчас мне очень приятно думать, что приедешь в Москву и опять будет Корушка под руками (и в буквальном и в переносном смысле слова).

Мои дела не особенны. Изучаю Килечкину фигуру, которая, к сожалению, далеко уступает твоей, но осваивать её полностью не собираюсь. Вообще я какой-то неудачник.

Крепко целую дорогую девочку, которая даже не может вообразить, как я сильно её люблю. Дау.

Москва, 21.IV.40

Дорогая моя девочка.

Ещё только шесть дней, как от тебя нет писем, а мне уже кажется, что прошла целая вечность. Когда я облизываюсь на какую-нибудь особу, я всегда вспоминаю про Корушку, например, что у ней грудь лучше или про серые глазки. А ты, когда прижимаешься к субъекту, то вовсе и не думаешь о Дау. Вообще вся разница между нами в отношении к «другим» — это то, что я честно говорю, а ты хитро привираешь. А твою любовь ко мне и сравнить нельзя с моей любовью к тебе. Ведь если бы меня не было, то ты сразу нашла бы сколько субъектов.

23.IV.40

Письмо задержалось, так как я несколько прихворнул. По-видимому, объелся чем-то. Сейчас уже лучше, и завтра-послезавтра надеюсь быть в полном здравии. От тебя все ничего нет, а уже 8 дней прошло.

10.VII.40

Корунька, любимая моя девочка. Мои дела что-то несколько улучшились, и меня стало ещё сильнее тянуть к тебе. Ведь ты такая чудная, что на свете не может быть ничего равного тебе. Когда прикасаешься к какой— нибудь другой особе, то потом ярче вспоминаешь твоё чудное тело. А ты, вероятно, уже понемногу забываешь меня. Бог с тобой, конечно, что не пишешь, если бы я только мог быть уверен, что с тобой все хорошо, но разве с тобой можно хоть в чем-нибудь быть уверенным. И иногда мне становится вдруг очень страшно, что может быть ты больна. Это, конечно, глупо, но я так люблю тебя, что страх потерять тебя мелькает у меня в голове.

На прощание вот тебе ещё отрывок стихотворения:

И промолвил так Саади лукавый пророк:

Если солнце восходит, иди на восток,

Если солнце заходит, на запад иди,

Будет солнце всегда у тебя впереди.

Ты солгал нам, о Саади, лукавый пророк,

Если солнце любя и о солнце скорбя.

Ты за солнцем пойдёшь без путей, без дорог,

То на западе солнце взойдёт для тебя

И от запада солнце пойдёт на восток.

До свидания, моя самая, самая любимая.

Дау.

14.VII.40

Дорогая моя девочка. Как мне хочется получить что— нибудь от тебя. Но сейчас я уже 4 дня не в Теберде, а в отделении Дома отдыха на Домбае, куда письма не пересылают. Завтра мне обещано привезти письма, и я с радостью думаю, а вдруг будет письмо от Корушки. Впрочем, вероятнее всего, ни черта не будет. В Москве я очевидно буду двадцать девятого, т. е. через приблизительно 15 дней. А вдруг выяснится, что ты разлюбила меня. Ведь какая ты ни хитрая и лживая, в этом вопросе тебе все-таки никогда не удастся обмануть меня. Как ты ни будешь стараться, но без одежды я чувствую каждую часть твоего тела, и тебе не удастся вытренировать его так, чтобы оно все лгало.

Вообще все это очень глупо. Всю жизнь, как ни хорошо я относился к людям, я никогда не чувствовал себя зависимым от кого-либо, а сейчас я так сильно завишу от тебя. Ты знаешь, как я облизываюсь на хорошеньких и как мало я при этом преуспеваю, но если бы явился сатана и предложил, мне мощнейший успех с условием, что тебя не будет, я сразу отказался бы.

Мне здесь (если не считать беспокойства о тебе) очень неплохо. Гуляю, меру и, правда, с неопределённым успехом, увиваюсь за в общем неплохими особами. Если бы я только мог быть уверен, что ты совсем, совсем счастлива!

Крепко целую такие далёкие и такие любимые серые глазки. Дау.

12.VI.41

Корунька, любимая. Как я люблю тебя! Когда ты рядом со мной, это кажется мне чем-то самоочевидным, и только когда тебя нет, я чувствую, до какой степени ты мне нужна; тогда я вспоминаю каждый изгиб твоего тела и мечтаю о том, как буду целовать тебя всю.

И как хорошо, что я могу болтать с тобой о «других», а не как с другими придумывать всякую чепуху. От этого ты становишься мне такой родной и близкой. И когда мне, увы, в ограниченной степени удаётся изучать чужие фигуры, я всегда с гордостью вспоминаю, что у меня есть ещё Корушка. Ведь ты сейчас правда не жалеешь бедному зайчику немного разнообразия.

Только дня приезда ещё не знаю. Все мои дела настолько посредственны, что не знаю, как их и кончить. Когда решишь окончательно, телеграфируй.

Развлекайся побольше, но не забывай своего нежного зайца. Ведь я все-таки всегда боюсь, что ты заметишь, наконец, какой я неинтересный, и разлюбишь меня. Крепко целую. Дау.

Глава 17