Академик Ландау. Как мы жили

— Борис Григорьевич, вчерашний инцидент с появлением одной девицы ничего не значит! Дау он не взволновал и меня тоже. Меня все время волнует состояние мужа: вы можете спокойно выслушать меня?

— Говорите.

— В ваше отсутствие я тщательно следила за всеми процедурами и всем лечебным комплексом, который ваш институт предоставил больному: гимнастика, массаж — это полезно. Но ведь метод восстановления мозговой деятельности для академика Ландау не выдержал испытания. Ваш профессор психологии Лурье, видимо, от неудачи ушёл в отпуск. Ландау его просто игнорировал, отворачивался и отмахивался, как от назойливой мухи, а Лифшицу, которому вы при своём отъезде на прощальном консилиуме поручили восстанавливать мозговую деятельность вместо себя, Дау говорил только одно: «Женька, пошёл вон, лучше позови мне Кору».

Ушедшего в отпуск главного психолога заменила молодая женщина. Это было даже удачно: Ландау с женщиной обращался очень вежливо, он ей объяснил, что ему отвечать на мелкие тривиальные истины очень скучно, а скуку он всю жизнь избегал, повторять за психологом фразы «галки — палки», «палки — галки» бессмысленно! Девушка-психолог задала несколько серьёзных вопросов, прослушав ответы, она изумилась эрудиции своего больного. Согласилась, что заниматься с ним она не будет. Вероятно, она вам уже доложила, что сама добровольно прекратила свои занятия с академиком Ландау. Я вам, Борис Григорьевич, очень благодарна, что вы меня выслушали, но мужа я у вас заберу. У вас нет условий для выздоровления.

— Конкордия Терентьевна, вы недооцениваете мои силы. Я вам уже сказал и ещё раз повторю: Ландау я никому не отдам. Это мой больной, и он будет выздоравливать только у меня!

Его лицо налилось кровью, а голос злобно повысился. Я ушла, унося страх, я не могла выдать медсестёр, бросить ему в лицо: «Вынесите из палаты дыхательную машину, спасайте своих больных, но нельзя выздоравливающего, такого сложного больного терроризировать по ночам страхом».

Теперь возле дыхательной машины стояла раздвижная красная ширма, на меня появление этой раздвижной деревянной ширмы произвело самое мрачное впечатление.

Что делать? Вся надежда на приезд Топчиева.

Глава 40

Вскоре после приезда Егорова был назначен расширенный медицинский консилиум. Сразу после отъезда Топчиева Егоров собрал консилиум психиатров и этим задержал Ландау у себя на все лето.

Сейчас опять медицинский консилиум перед приездом Топчиева. Я боялась всего, что затевал Егоров. Ландау — его последний козырь. В прошлом он был хорошим нейрохирургом, сейчас приближается его 70-летний юбилей. Он сказал: «Ландау я не отдам».

Сегодня утром опять приезжала целая делегация иностранных корреспондентов. Дау посадили в кресло-коляску и очень испуганного увезли фотографироваться в кабинет Егорова. Вернулся он сияющий: «Корочка, сейчас они мне не причинили никакой боли. Кажется, они меня фотографировали. Там у Егорова ещё был Корнянский. Я не понимаю, зачем это им нужно». Я хорошо понимала, зачем это нужно Егорову. Прославляться своими нейрохирургическими операциями он уже не может. Его послеоперационные больные все умирают, не помогает даже дыхательная машина. Куда как легче прославляться, фотографируясь с больным Ландау. К сожалению, у иных медиков честолюбие выше долга!

Наступил день консилиума. Перед консилиумом в палату Дау вошли Женька, Соня и Зигуш. Соня — единственная сестра Дау. Появился Зельдович с тремя звёздами Героя Социалистического Труда на груди.

Я поняла затею Егорова, и мне стало плохо, закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Я одна, в единственном числе против оставления Дау в Институте нейрохирургии. Все собранные медики, все собранные физики и родственники будут за нейрохирургию.

Ко мне подошёл Зельдович, сияя звёздами. Эти звезды помог ему заработать Дау. Дау сам говорил, когда был беззаботно весел и здоров:

— Я делаю некоторые расчёты по созданию атомной бомбы, а Зельдович за меня сидит на заседаниях у Курчатова. (…) Как-то вечером зазвонил телефон, Дау снял трубку:

— А, Игорь Васильевич, приветствую вас. Нет, не приеду, я ведь не умею заседать! Для заседаний я вам дал Зельдовича, а вот за жабры взять меня вам не удастся. Нет, Игорь Васильевич, завтра я не приеду. Хорошеньких девушек у вас нет, наукой вы не занимаетесь, а техника на меня наводит скуку.

— Дау, это ты так посмел говорить с Курчатовым? Да если бы он, к примеру, позвонил Семёнову, Семёнов бы на четвереньках приполз к Курчатову.

— Коруша, но Семёнов ведь балаболка, и, естественно, Игорь Васильевич им брезгует, а я не такая, я иная, я вся из блестков и минут!

Когда Дау выполнил правительственное задание, его наградили Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, большой денежной премией. Вдруг, перед Новым годом он просто влетел на мою половину, сияя счастьем, сказал:

— Угадай, где мы с тобой будем встречать Новый год?

— Вероятно, в Доме актёра или ЦДРИ?