Акамие, или Любимая игрушка судьбы

И никогда уже не заснуть рядом с царем и не просыпаться рядом с ним, не ласкать его, разленившегося льва, не танцевать ему томительных ночных танцев, не опускать покорно голову на его плечо, когда царь среди ночи вздумает гулять по саду с ненаглядным мальчиком на руках...

- Нет, - еле слышно выдохнул Акамие, - не хочу стать воином.

Царь стиснул рукой его бедро.

- Чего же ты хочешь?

- Хочу, чтобы ты любил меня всегда.

- Нашел, о чем просить! - недовольно откликнулся царь, поглаживая следы своих пальцев на тонкой коже. - Это и так твое.

И открыл глаза.

Так все и было, как он хотел увидеть: Акамие, весь опутаный золотисто-белыми косами и нитями жемчуга, светлый и тихий.

- Чего же ты хочешь? Назови мне твое желание. Но будь осторожен. Я спрашиваю в последний раз.

Два желания сразу пришли в голову Акамие, и он выпалил на одном дыхании:

- Когда Эртхиа вернется, прости его! - и дай свободу Ханису...

Царь не ответил ничего. Наклонив голову набок, разглядывал Акамие, как редкостную диковину. Расхохотался. И оборвал смех.

- Хорошо. Отложим это. До возвращения Эртхиа. Ты так сказал, не правда ли?

И встал с ложа.

- Ночью придешь ко мне. И больше не говори со мной об этом.

Глава 14

Утром рано, до того, как прокричали на рынке об открытии торговли, наследник Лакхаараа ан-Эртхабадр послал своего слугу с бумагой и печатью сказать, чтобы не продавали ни одного невольника выше тысячи хайри ценой, прежде чем покажут Лакхаараа.

И не продавали.

Но ни один из тех, кого в покрывалах приводили во дворец царевича до полудня или по вечерней прохладе, не остался у царевича и не подошел ему.

Наконец, слуга прибежал радостный (а господин, не находя удовлетворения своему желанию, гневался на того, кто занимался этим делом) и воскликнул:

- Мой господин! То, что отыскать было твое благородное повеление готово! Тут у ворот купец с невольником в простом покрывале, из под которого даже не слышно звона подвесок и браслетов. Купец говорит, что если мальчика продавать с украшениями, ни у кого не хватит богатства заплатить за него.

- Сколько стоит?

- За десять тысяч не отдают.

Лакхаараа привстал со скамеечки, переглотнул.

- Ко мне с ним и с купцом.

Слуга вылетел со всех ног и привел купца, по лицу и одежде - с Южного побережья, откуда плавают купеческие корабли до всех краев земли и ходят караваны за Обширную степь, до северных лесов, богатых мехами, подобных которым нет в других местах.

За купцом двое рабов вели под руки того, что под покрывалом, и покрывало было толстым и плотным, не из шелка, а из лучшего бархата, и тянулось за невольником по земле на пять локтей.

- Доброй славы и изобилия твоему дому, долгих лет и множество сыновей тебе, благородный господин! - приветствовал купец.

- Тебе того же! - воскликнул Лакхаараа, едва сдерживая нетерпение. Что ты прячешь под покрывалом? И разве выставляют на продажу невольника, достойного внимания, не украсив его?

- Невозможно украсить луну в небе, благородный господин. И рубины, и сверкающий алмаз - все затмит, когда в четырнадцатую ночь месяца просвечивает сквозь тонкие облака. Потому и прячу под покрывалом плотным, как слой туч в ненастье.

- Что же, - сказал Лакхаараа, - пусть ветер разгонит тучи, чтобы мы могли сговориться и сойтись в цене.

- Э, благородный господин, - сладко, с причмоком, усмехнулся купец, десять тысяч плати, не глядя. Удивишься, что подобного ему можно купить за деньги. Твой перстень будет ему браслетом, а браслет - поясом.

- Ладно, купец, - Лакхаараа нервно зевнул, - показывай товар. Если он таков, как ты говоришь, я добавлю что-нибудь сверху. Не наследнику повелителя Хайра прослыть скупым.

- Так и я думаю, благородный господин!

Оттолкнув рабов, взявшихся было за покрывало, купец сам осторожно приподнял край, а когда Лакхаараа приподнялся и весь потянулся вперед, резко дернул. Груды бархата рухнули, вздымая облака пропахшей благовониями пыли. Пройдя сквозь них, заклубился золотыми облаками солнечный свет, текущий в открытое окно.

И Айели предстал перед Лакхаараа ан-Эртхабадром в зыбком сиянии, окутанный ароматами ладана и мускуса.

Он был тонок, как тенкинское копье, и кожа цвета финика просвечивала сквозь белую рубашку. Четырнадцать кос касались ковра, на котором он стоял, у маленьких коричневых ступней. И когда Лакхаараа взглянул на его лицо, то не смог отвести глаз и не скрывал от купца, что доволен увиденным. Казалось, ласковой ладонью оглажено овальное лицо, такими мягкими были его черты, брови высоки и округлы, веки гладки, а ресницы бросали тень на щеки. Он стоял, опустив глаза, сложив перед грудью узкие ладони.

Робкой повадкой, тонким станом, зыбкой грацией напомнил он наследнику того, другого, хоть тот был бел, а этот - темен.