Акамие, или Любимая игрушка судьбы

- Тише, - сказал он, указывая на темный полог, деливший юрту на мужскую и женскую половины.

- Не услышит. А услышит, так не поймет. Или ты учил ее Речи?

Ханис отвернул лицо, пряча досаду.

- И ты - мужчина... - прошипела Ханнар. - И ты - не лучше. Тот отца родного предал за рыжие косы и светлые глаза. Этот ради черных кос выдал тайну Речи - инородной. Враги они нам - ты забыл? Следа их не останется в Аттане. Ты же - голову потерял!..

- Замолчи! - оборвал ее Ханис. - Ты обвинять меня пришла?

Ханнар прикусила губу, опустила ресницы. Мотнула головой - толстые косы стукнули по плечам.

И замерла.

Ханис понял - его черед.

Она пришла, дело за ним.

Потянулся, обнял за плечи, притянул к себе.

Легко сказать: она права.

Еще легче сказать: я должен.

А что с того? Не убить ведь, дитя зачать.

Совсем другое дело.

С прикушенной губой, не поднимая глаз, Ханнар высвободилась, через голову стянула льняную царскую рубашку. Ее грудь, нежно засветлевшая в темноте, показалась Ханису крошечной. Такая была у Аханы. Он увидел, он вспомнил теперь все, что не вспоминал так давно, с тех пор, как хайардская царевна вошла в темницу с глиняным сосудом в руках, в котором бился и замирал острый язычок пламени.

Но не робкий светильник Атхафанамы - огонь Высокого Солнца взметнулся сейчас между Ханисом и Ханнар, опалил, ослепил.

Запомнилось: тонкое, гладкое тело, прохладная кожа - и жар под ней, и кровь, общая в обоих, требующая соединения.

"Ахана, - просил он, ослепленный, - Ахана". Но она прижала сильные пальцы к его губам, и он замолчал. Но про себя назвал уверенно и твердо: "Ахана, ты".

И тонкий луч остро и гневно бил сквозь стиснутые веки...

- Потому что только ты можешь родить новых царей Аттану, - сказал он потом. - Потому что ты - царица. Но жена у меня одна. И будет одна.

- Знаю, - спокойно ответила Ханнар. - Но когда я приду опять - ты примешь меня.

- Приму, - так же спокойно обещал Ханис.

И она ушла, ступая осторожно, бережно унося свое чрево, как драгоценный сосуд, в котором - будущее Аттана.

И Ханис погрузил пальцы в растрепанные, спутанные волосы и крепко вцепился в них, чтобы прогнать обступившие его тени. Так доверчиво, открыто и радостно смотрели на него, словно не знали, что он их предал. И было их множество, аж в глазах потемнело, и было их всего двое: поклявшийся в дружбе и братстве хайард Эртхиа и сестра его, царевна Атхафанама.

А царевна Атхафанама, крепко закусив белыми зубами тонкую косичку, медленно и неслышно дышала в темноте. Ярость смиряла она, но не ревность. Жена у него - одна, сам сказал, а наложниц - кто считал у царей? Пусть берет, кого хочет, хоть бы и сестру - а что? И не такое бывало. И родную дочь может взять царь на ложе, если рождена не от жены, от рабыни. И сына... И зазорно ей, дочери царя, жене царя - ревновать к наложнице.

Но!

Брата Эртхиа позорит рыжая сука. Смерть ей! Только вернется брат, только утра дождаться, Атхафанама молчать не станет ни минуты!

Но!

Только эта тощая потаскуха может родить наследников Ханису. Потому и взял ее на ложе. Ради славы и чести мужа стерпит Атхафанама позор, навлеченный на голову брата. Но не навсегда.

Пусть живет. Пусть носит, рожает. Эртхиа узнает все. Найдется ему жена, какая подобает сыну повелителя Хайра и царю-соправителю Аттана, да! Но потом, когда эта рыжая родит Ханису детей. Хотя бы двоих.

И оба они так и не заснули: Ханис, исполнивший свой долг, и царевна Атхафанама, волей Луны заточенная на женской половине юрты.

И только Ханнар уснула, по-детски прижав колени к животу, с мокрыми ресницами и мудрой улыбкой на мягких губах.

Эртхиа прокрался в юрту, за руку ведя Рутэ-та. Ханнар спала в смежной юрте, и он не хотел тревожить ее до утра. Успеется...

Нашел кремень, зажег светильник. Натащил ворох одеял, погладил по голове уведенную невесту, свою жену.

- Рутэ-та, снимай мокрое, ложись, грейся. Соберусь в дорогу, разбужу старшую жену, тогда представлю тебя.

- Да, Эртхиа-ото.

И, скинув безрукавку, потащила через голову тяжелое от холодной влаги платье. Эртхиа глядел на нее, глядел, да и отвернулся. Эта ночь днем обернулась, и не след теперь задерживаться на ночной половине, даже если стена, ее отделяющая, только в сердце.

Развернул свиток.

"Царевичу Эртхиа ан-Эртхабадру - царевич Акамие ан-Эртхабадр.

Брат!

Дозволил повелитель и поручил мне сообщить о милости дарованной и награде заслуженной..."

Пряди волос непривычно заслоняли кудрявые строчки мелкого базиликового письма. Эртхиа нетерпеливо заправил их за уши и продолжил чтение.

"Царь говорит: раз Судьба поставила тебя над Аттаном, тебе и отдадим Аттан, под твою руку, отделим от наших владений, ибо не всякое прибавление владений усиливает царство; а также принадлежащие нам племена рабов дарим тебе и твоим сыновьям во владение навеки с их юртами и кибитками, всем их скотом и добром..."

- О! О! - воскликнул Эртхиа. Перечитал невероятные слова и вновь застонал от ликующего возбуждения. - О! О!

Под одеялами завозилась Рутэ-та. Дела мужа касались ее, степнячки.

- Что, Эртхиа-ото, радостные ли вести?