Акедия

Поскольку в Египетских монастырях каждый насельник уединялся в своей келье, чтобы заниматься ручным трудом и творить молитву. Вместе монахи собирались только для общей трапезы, а также в часы утренних и вечерних псалмопении[40].

В этом послании он обращается к монахам, которые, очевидно, живут в киновиях (и, скорее всего, не в Египте, а в Палестине) и, несомненно, ведут менее уединённую жизнь по сравнению с той, о которой говорит Евагрий. То есть и киновиты бывают осаждаемы унынием. Об этом говорится в двух приведённых выше фрагментах из «Зерцала для иноков, живущих в киновиях и общинах» и «Наставлений девственнице». Вполне вероятно, что речь в них идёт о двух обителях, основанных его друзьями – преподобной Меланией Старшей и Руфином Аквилейским на Елеонской горе, то есть расположенных не в пустыне, а в городе.

Ниже эти наблюдения найдут многочисленные подтверждения, и таким образом мы можем заключить, что, по мнению Евагрия, уныние не является уделом исключительно анахоретов – ему подвержены и братья, живущие в монашеских общинах. Обратное впечатление может возникнуть потому, что в своих творениях Евагрий чаще всего обращается именно к анахоретам, то есть к отшельникам, которые, как и он сам, весьма редко виделись со своими братьями и почти не принимали посетителей. Его творения, разумеется, ориентированы на особые условия жизни монахов-отшельников, и это существенно для понимания их смысла. В отличие от Евагрия, например, Иоанн Кассиан преимущественно обращается к братьям, живущим в киновиях, и потому расставляет акценты несколько иначе.

Иные при этом возразят: «Вот и прекрасно, однако мы тут ни при чём. Мы Вам не анахореты и не киновиты, мы простые христиане и живём в миру!» Это возражение возникает из-за того досадного заблуждения, о котором мы упомянули выше, будто существует особый мир иноков и отшельников, который не имеет ничего общего с миром «обычных» христиан. Это заблуждение имеет далеко идущие последствия и заслуживает отдельного разговора. По сути, вопрос сводится к следующему: что есть духовная брань – причастны ли к ней все христиане, или это удел избранных? Здесь мы касаемся вопроса о самой сущности монашеской жизни, которая не зависит от перемены её исторических форм. Иными словами, пороки, с которыми сражаются анахореты, следует ли объяснять лишь особыми условиями пустынножительства (и в таком случае им лучше оставаться дома), или же они знакомы всему человеческому роду? Но в таком случае, разве Христос, Который, по справедливому замечанию Евагрия, во всём для нас является примером, удалился в пустыню только затем, чтобы сразиться с сатаной лицом к лицу?[41] Ведь нигде в другом месте Он не мог столь открыто явить Себя миру? И вновь предоставим слово Евагрию. По его мнению, – и это простейшая истина, которую чаще всего оставляют без должного внимания, – пороки, которые притесняют человека, суть одни и те же, всегда и везде; условия жизни меняют лишь формы их проявления:

С мирскими людьми бесы ведут брань больше посредством вещей, с монахами же – преимущественно посредством помыслов, ибо в пустыне подвижники лишены вещей. И насколько легче согрешить в мысли, чем на деле, настолько тяжелее мысленная брань брани, возникающей через вещи. Ибо ум легкоподвижен и неудержим в своём стремлении к беззаконным мечтаниям[42].

В другом месте Евагрий устанавливает различие между монахами-анахоретами и киновитами:

Против отшельников бесы борются сами, а против тех, кто добивается добродетели в киновиях и братствах, они вооружают наиболее нерадивых из братии. Но вторая брань намного легче первой, потому что на земле нельзя найти людей, которые были бы более жестокими, чем бесы, или таких, кто может воспринять сразу всё их коварство[43].