Ах, эта черная луна!

— Я не до такой степени влюблен в фройлен Мюнц, чтобы отказаться от тебя и от Любови, — вяло ответил Юцер. — Мы же говорили, что девочке нужна твердая рука и какое-то воспитание. Ну, не хочешь, как хочешь. Пойдем лучше ужинать. И уйми свои флюиды. Бедный Коко испытывает невероятные муки в этом магнитном поле.

Попугай, услыхав свое имя, приподнял крыло и моргнул. Это было смешно. Юцер смеялся в полном одиночестве. И ужинал один. А теперь он решил вести Любовь в гетто. Отношения с Мали были натянутые, но против этой затеи она не возражала. Собственно говоря, она первая это и предложила. Однако согласие Юцера не смягчило ее. Мали встала на голову, и теперь от нее и от окружающего мира можно было ждать чего угодно.

Время было зимнее. Пока подошли к развалинам гетто, стемнело. Горел костер. К нему подходили люди, здоровались с уже стоящими. Все друг друга знали. Приход Юцера удивил людей, стоявших возле костра.

— Вот уж не думал, что ты придешь, — сказал маленький кривой человек.

— Почему же ты так не думал, Янкелевич? — насмешливо спросил Юцер.

— Разве тебя касаются еврейские дела?

— Смотря какие дела ты называешь еврейскими. Если еврейское дело — выкуп жуликов из тюрьмы, то этим я действительно не интересуюсь.

— На нас был навет.

— Двадцать восемь рулонов ткани и пятьсот банок сгущенки — это навет? Вы что, воровали, чтобы прокормить еврейский детский дом? Или тебе лично необходимы пятьсот банок сгущенки для поддержания здоровья?

— Не кричи так, могут услышать.

— Как по мне, пусть слышат.

— Странно, что ты не написал донос.

— Я и сам удивляюсь.

Детей у костра не было. Любовь оказалась единственным ребенком, которого привели в гетто. На камне у костра сидела мадам Званицер.

— Юцер, — сказала мадам Званицер, — нужно найти деньги.

— Много?

— Много. Еврейская девочка прижила бастарда и живет с ним в подвале, рядом с гнилой капустой.

— Тянет на пятьдесят рублей, — сказал Юцер и полез за кошельком.

Когда-то он работал на старого Званицера. Мануфактуры Званицера — это же было имя! А теперь новая власть лезла вон из кожи, чтобы построить мануфактурный завод. Зачем же было вывозить старика на Лену? Его молодой жене повезло. Она была на заседании всемирного ОРТа, когда это случилось. Юцер не знал, как и когда мадам Званицер вернулась из Парижа, где она скрывалась все это время и чем занималась. Однако благотворительность осталась для нее привычкой.

«Надо будет сказать Мали, чтобы звала Асю Званицер в гости, — подумал Юцер. — Хорошие люди на улице не валяются».

Мали ушла в гетто раньше. У костра ее не было.

— Видели мою жену? — спросил он у мадам Званицер.

— Видела. Они ушли вон туда.

— Можно оставить при вас мою дочь?

— Разумеется, можно. Очаровательный ребенок. Тебе повезло, Юцер.

— Мне повезло, — мурлыкал под нос Юцер, оглядывая темные проходы между развалинами домов, — мне чертовски повезло…

Люди подходили к костру, переговаривались на идиш, приносили какие-то вещи, складывали их у ног мадам Званицер. Иногда всхлипывали, иногда смеялись. Мадам Званицер всхлипывала и смеялась вместе с ними. Любови это надоело. Она отошла подальше и оглянулась. Мадам Званицер рассматривала альбом с обгоревшей обложкой. Любовь отошла еще немножко и снова оглянулась. Мадам Званицер подозвала к себе какую-то тетеньку, и они стали рассматривать альбом вместе. Любовь отошла совсем далеко и опять оглянулась. Теперь вокруг мадам Званицер стояло несколько тетенек, и все они рассматривали альбом. Любовь повернулась и пошла себе по тому, что когда-то было улицей.

Под ногами то тут, то там проступала брусчатка. Света еще хватало, чтобы ее разглядеть. Местами брусчатку накрывали щебенка и пыль. Любовь обходила завалы, перепрыгивая с кирпича на кирпич. Кирпичи качались под ногами. Неожиданно перед ней появилась ступенька. Любовь залезла на нее и посмотрела вверх. Она была на лестнице, но лестница никуда не вела. Ступеньки шли вверх, а потом обрывались. Любовь залезла на вторую ступеньку, потом на третью и на четвертую. Лестница начала качаться. Любовь попробовала слезть на третью ступеньку. Лестница закачалась сильнее. Любовь описалась и разрыдалась. Лестница начала сползать вниз. И вдруг остановилась.

— Дзецко! — услыхала Любовь. Голос шел сверху. Она оглянулась. Над лестницей торчала голова старухи.

— Спускайся поволе, — велела голова. — Я держу лестницу. Спускайся помалу.

Любовь перевернулась на живот и осторожно спустила ноги.

— Так, так… — одобрительно кивнула старуха.

Когда Любовь слезла с последней ступеньки, старуха велела ей отойти влево. Любовь сделала шаг, провалилась по колено в щебенку и пыль и опять заревела.

— Не плакай. Плакать будем потом. Ходь далей. Ходь.

Любовь вытащила ногу, поставила ее на черный кирпич, подскользнулась и упала.

— Не плакай, не плакай, — убеждала ее старуха, — катись далей. Не вставай, катись.

Любовь не поняла, что ей надо делать, приподнялась и вправду покатилась. Ее понес поток щебенки. А справа, оттуда, где располагалась лестница, раздался грохот, и пыли стало много больше.