Ах, эта черная луна!

После этого дня Мали начала подумывать об отъезде. Мария ее не отговаривала. Но за день до назначенного отъезда вдруг сказала:

— Я хочу отвести тебя к Антанасу. Он стал отшельником.

Мали не помнила, кто такой этот Антанас, но спросить постеснялась.

— Как становятся отшельниками в наши дни? — поинтересовалась она.

— Антанас принял схиму, но живет не в монастыре, а в домике у реки. Ни с кем не видится, молится, ловит рыбу и перевозит желающих через реку. Мост разрушили в войну, а объездная дорога дальняя.

— Какие грехи он замаливает, этот твой Антанас? — подозрительно спросила Мали.

— Тяжкие, — склонила голову Мария, — очень тяжкие.

И они пошли.

— Антанас, смотри, кого я к тебе привела, — крикнула Мария от калитки.

На крыльцо небольшой лачуги вылез незнакомый Мали человек в бесформенном пиджаке поверх старой майки. Он долго вглядывался в лицо нежданной гостьи, крутил головой и громко сопел. И вдруг повалился ей в ноги. Шлепок был таким громким, словно на землю бросили мешок с брюквой. Мали вздрогнула.

А человек валялся на полу, хныкал и пытался лизнуть носок ее ботинка.

— Тебя послал мне Господь, — доносилось снизу его бормотание. — Столько лет я молю, чтобы мне послали кого-нибудь отпустить этот страшный грех. Но я не надеялся, что Он пошлет тебя. Мы с Марией считали, и выходило, что спаслось четверо. Ты и Маня с девочками.

— Они погибли в лагере, — ответила Мали.

— Значит, некого было послать, кроме тебя, — заканючил отшельник. — Господь не хотел оказывать мне столь большую милость, но я выпросил ее смирением и добрыми делами.

— Встань, — сказала Мали, — зачем это?

— Не могу стоять в твоем присутствии.

— Лучше скажи мне, почему ты убивал?

— Запах крови стоял в воздухе, кровь притягивает кровь, кровь проливает кровь, — забормотал отшельник. — Приятно было, когда они кричали, звали меня по имени, когда кровь начинала течь, струиться, взрываться фонтаном… Дьявол, дьявол носился там, дьявол, из глаз которого капала кровь. Простишь ли ты меня?

— Нет, — ответила Мали.

— Ты должна. Когда все кончилось, когда кончилась последняя драка за серебро и пуховые одеяла, за деньги и кольца, когда перестали выносить из домов вещи, а стали, наоборот, тащить свой скарб внутрь, когда начали закрывать двери на скобы и спускать друг на друга собак, я очнулся. Пошел на реку, но вода не освежала. Все вокруг было в липком дьявольском поту. Мир покривился. С тех пор я отмаливаю кровь. Ты должна меня простить.

— Почему? — удивилась Мали. — Если тебя попутал дьявол, с ним и разбирайся. У меня с ним счетов нет.

Она вышла на крыльцо и смотрела на воду, которая начиналась сразу за перилами. Дом отшельника стоял на крутом косогоре. В воздухе плавали ласточки и летали мошки.

— Перевези меня на другой берег, — попросила Мали и запела:

На западном берегу гнездо черной ласточки.
На западном берегу белеют мои косточки.
Перевези меня на другую сторону, месяц мянулис
Пусти меня на ту сторону светлое солнышко.

— Это очень старая песня, — сказал отшельник.

— От тебя и слышала. Ты меня на тот берег возил каждый раз, когда я приезжала к деду.

— Значит, ты меня вспомнила?

— Лучше было не вспоминать, — мрачно ответила Мали.

Они плыли долго. В том году в реке было много воды.

На околице деревни играли дети. Прошла бабка, поздоровалась. Отшельник поклонился, а Мали нет. Бабка зло посмотрела на нее, ойкнула и побежала. Когда они стояли на околице, им были видны открытые окна домов и люди во дворах. Но когда Мали вошла в деревню, окна захлопнулись, и люди исчезли. Она шла одна по пыльной улице, а отшельник плелся позади. Так они дошли до мельницы и начали медленно возвращаться. У покосившейся калитки их ждала женщина. Она протянула Мали серебряный подсвечник. Мали вспомнила, как его ставили на окно в Ханукку, увидела бабушку в кружевном платке на голове, тетушку, себя, двоюродных сестер. Ей не надо было входить в эту картинку, но она вошла, а теперь ей не хотелось оттуда выходить. Пахло сдобой, корицей, старыми книгами и почему-то пеларгонией. Ну, конечно же! Пеларгония стояла на том же подоконнике в углу и, когда свечи разгорались, растение заходилось от восторга и источало такой сильный запах, что бабушка переносила его в другую комнату. У Мали от этого запаха болела голова. Она начала массировать виски легкими движениями пальцев.

Картинка погасла. Один только подсвечник, ханукия, торчал перед глазами, раздражая изломами и вмятинами основания. Видно, кто-то долго и упорно лупил им по орехам. Может ли серебро так покорежиться, если бить подсвечником по человеческой голове? Мали протянула было руку к подсвечнику, потом убрала ее. Подсвечник упал в пыль. И они ушли.

— Что же мне делать теперь? — спросил отшельник, когда Мали собралась домой.

— То, что ты делал прежде.

— Прежде я молил Бога прислать мне кого-нибудь, чтобы испросить у него прощения.

— Ну и продолжай молить. Может, вы договоритесь между собой, а я тут ни при чем.