Ах, эта черная луна!

— На каком языке вы говорите с тетей Малкой?

— На иврите. Это очень древний язык, — ответил Нахум Кац, — На нем говорили древние евреи.

— Древние евреи говорили на непонятном языке, — сообщила Любовь кукле Фрице голосом школьной учительницы. — Давным-давно древний еврей женился на древней еврейке…

Юцер прислушался и подошел поближе.

— Потом у них родился древний ребенок, — сказала Любовь неуверенно и разрыдалась.

— Даже ребенку стало страшно от этой древней сказки, — расхохотался Юцер. — Реб ид, вы запугали и заморочили невинное дитя. Гец, София, Мали, идите сюда, послушайте. Нахум рассказал Либхен про древних евреев, а она…

Из соседней комнаты донесся дружный хохот. Любовь зарыдала громче. Нахум обнял ее, прижал к себе и спросил шепотом:

— Почему твою куклу зовут Фрица?

— Потому что она трофейная. Паша сказала, что незачем играть с Фрицей. А папа сказал, что куклы сраму не имут.

— Вот как…

В этот момент Юцер снова вышел на веранду.

— Чем это вы тут занимаетесь? — спросил он подозрительно.

— Говорим о древних младенцах, — ответил Кац.

— Нужно ли?

— Реб ид, — строго сказал бывший директор ивритской гимназии, — когда-нибудь к этому возвращаются даже те, кто позволяют своим детям называть любимую куклу Фрицей.

Праздник несомненно удался. Не доругались, не помирились, жизнь продолжается. Меирович, скорее всего, стукач. Советская рулетка — не придут за тобой сегодня, придут завтра. Пир во время чумы. В старые добрые времена людей честно вешали на деревьях. Сейчас деревья стоят, как ни в чем не бывало, обычные зеленые деревья. На каждом по сотне повешенных. Играет музыка в аду, играет музыка в аду, играет музыка…

— Юцер, София права.

— Что?

— Я говорю, София права, надо взять Любовь с нами в гетто.

— Ты сошла с ума?

— Юцер!

— Прошу прощения, я не в себе. Задремал, очевидно. С какой стати надо показывать ребенку это?

— Она должна знать. Она должна понимать, кто она и кто они.

— Оставь. Нахум Кац уже все ей рассказал. Она уже знает. Право, Мали, пойдем домой. Ребенок наверняка падает с ног.

— Ребенок уже спит. Пусть остается здесь. Гец, свари Юцеру кофе, он перепил. Кофе ему поможет.

Юцер снова прикрыл глаза в ожидании кофе. Сквозь гудящую головную боль он услыхал голос Малки Боровской.

— Евреи, — говорила она, — похожи на женщин. Того, чего хотят евреи и женщины хочет Бог. К сожалению, ни женщины, ни евреи не знают, чего им хотеть.

— Сегодня мы празднуем тот день, когда они захотели правильно, — прозвучал хриплый голос Сарры.

— Дай Бог, чтобы не перехотели, — ответил голос Малки. — Дай бог, чтобы не начали опять надеяться на лучшее.

— Где Меирович? — спросил Юцер, мгновенно протрезвев.

— Пошел писать донос, — ответила Сарра и рассмеялась.

Малка и Юцер ответили ей приступами дурацкого смеха, который ни один из присутствующих уже не мог сдержать.

11. Появление Ведьмы

Юцер все-таки решил повести Любовь в гетто.

— Надо ли? — спросил Гец.

— Я уже задавал этот вопрос, — вдруг разозлился Юцер, — и когда я его задавал, ты говорил, что надо.

— Я имею в виду: надо ли перекладывать собственную вину на детей?

— О чем ты? — невнимательно спросил Юцер.

Он прекрасно знал, о чем говорит Гец, но продолжать этот разговор не хотел. Дело было в том, что Юцер решил взять в дом немецкую бонну. А началось все с маляра.

В городе появились немецкие военнопленные. Пленных разбирали по предприятиям. Юцер же к тому времени уже был большим начальником в Госплане.

— Послушай, — спросил он у начальника стройтреста, — а нет ли у тебя хорошего маляра? Квартиру нужно отремонтировать.

Маляр нашелся. Самый лучший. Но — пленный немец. Юцер побродил минут пять по кабинету, потом начал ходить быстрее и, отрубая рукой такт, стал читать в голос «Кто мчится, кто скачет…». Естественно, на немецком языке.

Секретаршей Юцера была София.

Она испуганно заглянула в кабинет, потом захлопнула дверь и закрыла руками уши. София сидела так минут десять, опять вошла в кабинет, хлопнула в ладоши и крикнула: «Прекрати!».

Вообще-то на службе они были на вы, но дело было не служебное.

— Что на тебя нашло?! — спросила София очень зло и очень громко.

— Я решил взять на работу маляра-немца. Мали хочет по-особому покрасить детскую, а приличного маляра не найти.

— Немца?! — на сей раз, очень тихо переспросила София. — Немца?! Того, кто убил твоего отца и твоих сестер?

— Этот немец служил не здесь, а на Украине.

— А! Так, может, это тот, кто убил семью Адины и Чока?

— Он вообще никого не убивал. Служил писарем.

— Участвовал в допросах, переписывал скарб тех, кого вели к ямам…