Ах, мой милый Андерсен

Пока она осматривала внутренности, внук, набегавшись вокруг дилижанса, был увлечен иными заботами. Мальчишка стал пристраиваться к колесам, воображая, что они – корабельные. Его не смущали ни лужи, ни грязь. Он запачкал руки, когда держался за спицы, – ни дать, ни взять, – заправский пират.

– Кучер, а где подушечки? – Старуха видела, что никаких подушечек нет, но из вредности не могла остановиться. – На сиденьях должны быть подушечки.

– Перо намокло, – Вознице захотелось запихнуть ее поскорее и стегануть лошадей, – небо не предвещало ничего хорошего.

– Так надо было высушить вовремя, – не унималась она.

– Вас никто не заставляет, – начал было человек в шляпе…

– А вы не перебивайте. Я не с вами разговариваю.

– Пусть только солнце покажется, я и двери покрашу, – пообещал беспокойной пассажирке Возница.

– Вот и все, что я хотела узнать. – И Возница, и Старуха знали, что ничего не изменится. Важно отметить неполадки, исправлять их совсем не требовалось. Но ведь нельзя же сесть просто так, и ни на что не посетовать.

Молодой человек уже не слышал никого. К дилижансу приближалась молодая женщина. Даже издали было видно, что она дама благородная и изысканная. Закрытое дорожное платье подчеркивало тонкую фигуру, вуаль на шляпке скрывала лицо. Но пылкое воображение для того и существует, чтобы за закрытой вуалью представить три или четыре разных лика.

Ему больше понравилась бы жгучая брюнетка с голубыми глазами, – поскольку в природе таковой быть не могло. Но он был уверен, что природа хороша в чистом виде. Женщина – совершенное творение. И воображение молодого человека ставило ее выше самой природы, иными словами, женщина имела право не считаться с ее законами.

Молодой человек, как можно догадаться, был Поэтом. Он считал себя великим, но с ним, пока, никто не соглашался. От этого он смущался и безмерно страдал. Но его нежное сердце прощало людям их несовершенства и надеялось на скорое понимание и признание. Талантам свойственно заблуждаться на свой счет. Им представляется, что от их поэзии в мире становится светлее. Но простому обывателю и дела нет до подобного рода заблуждений.

– Я не ошиблась, этот дилижанс отправляется в Верону? – у незнакомки оказался низкий грудной голос.

– Садитесь, синьора, да я трогаю.

– Проходите, любезная, я вам помогу, – человек в шляпе галантно подал синьоре руку.

– Благодарю вас. – Напротив Поэта зашуршал шелк с тонким цветочным запахом. – Добрый вечер, уважаемый.

– Добрый вечер, – Поэт не ожидал приветствия и сильно смутился.

– Ну, вот, пока я выбирала, – заворчала снаружи Старуха, – все лучшее уже заняли.

Поэт и молодая синьора встали и предложили женщине свои места.

– Да садитесь, вы уже всем надоели, – Возница сдерживался из последних сил.

– А ты, пентюх, мужлан деревенский, не смей на меня кричать, а то я синьору судье пожалуюсь, он тебя за все вздует!

– О, Матерь божья, – простонал мужчина в шляпе, – мы никогда отсюда не уедем.

– Нечего! Нечего меня поторапливать. Я законы знаю.

– Именем свободной венецианской республики, заклинаю вас, садитесь, пожалуйста, у меня кони застоялись! – Простонал Возница.

– Вот ведь можете, когда захотите. Мне теперь удобнее. Я сяду около синьоры, а вы – рядом с этим господином.

– Очень вам признателен.

Мужчина в шляпе подал Старухе руку, но та только повисла на ней, и тогда он подхватил ее за талию и впихнул в карету. Старуха хотела было его отчитать за подобную вольность, но только кивнула головой. Видимо, решила, что вела себя достаточно важно и всех поставила по местам, – пора и самой успокоиться. Мужчина тем временем втаскивал в дилижанс ее корзины. Потом сел рядом с Поэтом и оттер платком вспотевшее лицо.

– Эх, родимые мои, не подведите! – Возница залихватски щелкнул кнутом.

От толчка Старуха повалилась на Поэта и заорала: "Ой, стойте, внучок! Внучок! Где ты, хулиган, горе мое луковое!

К дилижансу подбежал замызганный мальчонка и, вытирая руки о штаны, затараторил: "Простите меня, синьор Возничий. У вас такая красивая карета! А колеса у нее, как на настоящем корабле!

– Ты пока садись, малец, а потом я тебе дам кнут подержать.

– А вы меня не обманете! – Глаза мальчишки выросли в большую сливу.

– Чтоб мне никогда из Венеции не уехать! – Возничий подмигнул Поэту и зычно хохотнул.

– Бабушка, ты мне позволишь?

– Что с тобой поделаешь, как отец, к любому подлижешься. Садись уже.

Внучок втиснулся рядом со Старухой. И Возница, уже не сдерживаясь, стеганул по крутым лошадиным бокам. Задребезжали рессоры. Громкий перестук кованных подков и покачивание кареты возвестили о начале пути.

Мелкие камешки вылетают из-под копыт, а от колес отскакивают комки дорожной грязи и плюхаются в лужи на обочине. Так испуганные жабы выскакивают из травы, когда к ним приближаются неугомонные дети. И сидят, выпучив глаза из жижи с потревоженной ряской. А потом грузно шмякаются обратно в спасительную высокую траву. Поэт с грустью посмотрел на удаляющийся город и улыбнулся каким-то своим мыслям.