Ах, война, что ты сделала...

— Драгомерецкий, баран ты пришибленный, — в бешенстве закричал комбат, — ты же сорвал боевую задачу! Ты — трус и сволочь! Что ты наделал и кто тебе позволил так поступать? Тебе же было приказано: не пропустить, а уничтожить! Рядом с тобою находится другая рота, батальон. Нужно было сообщить им, и мы бы через несколько минут были бы здесь! Что ты натворил? Мы зачем столько дней и ночей мучились, истратили столько нервов, топлива, боеприпасов, чтобы из-за тебя, негодяя, все пустить коту под хвост?

Командир взвода спокойно и невозмутимо глядел на комбата. У него на это были свои соображения, и он расценивал сделанное им совсем иначе.

К счастью, лейтенант выпустил лишь небольшую группу душманов. Основные же силы отряда оставались пока еще в кишлаке. Они были окружены нами и подвергнуты обстрелу. Несколько часов артиллерия, в том числе и реактивные установки, танки, вертолеты и самолеты наносили по противнику огневые удары, после этого личный состав в пешем порядке пошел на завершение разгрома банды.

Шли, словно по полосе страхов и ужасов: то там, то здесь, куда ни посмотри, на земле лежали трупы людей, животных. Нагретые палящим солнцем, они распространяли тяжелый трупный запах. Но мы шли, внимательно осматриваясь по сторонам и моментально стреляя, если вдруг казалось, что кто-то проявлял признаки жизни. На всякий случай стреляли в убитых мужчин: душман — он и мертвый душман, а поэтому дополнительно пущенная в голову автоматная очередь лишней не будет. Дергались в предсмертной агонии раненые люди, лошади, коровы, ишаки. Их добивали, чтобы облегчить муки.

К вечеру батальон получил новую задачу. Мне, как старшему от управления батальона, необходимо было с одной мотострелковой ротой убыть на помощь горно-пехотному батальону, который был взят духами в плотное кольцо в самом центре Кандагара. Шли в кромешной темноте. Фары не включали, чтобы не стать удобной мишенью для врагов. Когда рота подошла к нужному месту, там творилось что-то невообразимое: над городом, пересекаясь в различных направлениях, неслись сотни трассирующих автоматно-пулеметных очередей, самолеты сбрасывали авиационные осветительные снаряды, которые, медленно опускаясь вниз на парашютиках, освещали землю ярким лунным светом. Ухали взрывы гранатометов. Как говорил потом командир батальона майор Повхан, их было очень много, как никогда раньше. Танкисты из своих мощных пушек в упор расстреливали дома и дувалы, где было возможно, тяжелыми корпусами танков рушили их, дополнительно раскатывая гусеницами.

Вернувшись на Родину, однажды в телевизионной программе «Новости» я увидел известного тележурналиста Лешинского. С экрана телевизора он авторитетно убеждал миллионы граждан, что заявления иностранных средств массовой информации о том, что советские войска ведут себя жестоко в Афганистане и будто бы город Кандагар подвергается варварскому разрушению — это очередная пропагандистская «утка». Он стоял на фоне дувалов одной из улиц Кандагара и, улыбаясь, говорил:

— Вот я нахожусь на улицах этого самого города. Как видите, нет тех разрушений, о которых так много говорят за рубежом. Город живет своей мирной жизнью, и в этом — большая заслуга наших советских военнослужащих. Афганцы благодарны им за бескорыстие и ту помощь, которую они оказывают, защищая интересы народа этой многострадальной страны.

Его словам могли поверить тысячи, миллионы людей, но только не те, кто воевал в Афганистане, тем более в Кандагаре. И тот дувал, у которого стоял Лещинский, был, наверное, одним из немногих уцелевших в том районе города. Сделай он несколько метров в сторону, и картина была бы совсем иной. Приветливо и мило улыбались в объектив подобранные афганцы, что-то отвечая на заданные им вопросы. Представлялась картина мирной и спокойной жизни.

Убитых и раненых свозили к госпиталю. Их было много. Крики, стоны, всхлипывания медсестер. Небольшая группа солдат и офицеров стояла возле лежавшего на кровавых носилках трупа.

— Подумать только, в первый рейд пошел капитан, и так не повезло. А ведь сам рвался сюда. Двое детей остались, семья без квартиры. Очень мечтал и надеялся, что хоть за счет Афгана получит ее. Вот и получил!

Хлопчатобумажное обмундирование погибшего было иссечено десятками осколков. А когда медсестра сняла с него куртку, показалось, что его тело нашпиговано металлом.