Ахилл

Теперь — если она все-таки действительно жрица великого Аполлона... Но и в этом случае ты, милый Ахилл, должен как следует проучить троянцев. Твои победы над ними будут означать, что Аполлон не гневается на тебя и готов тебе даровать свою жрицу. Мне же, смертному, останется только порадоваться за тебя и передать тебе эту Брисеиду, выполняя волю великого бога.

В общем, так ли, иначе ли — бей троянцев, а там видно будет, таков был смысл сказанного Агамемнона.

— Так что, как видишь, все в твоих руках, Ахилл, — закончил он свою речь.

— Хорошо, — мрачно ответил Ахилл, — завтра же я со своими мирмидонцами вступлю в сражение.

— Только лишь завтра? — удивился Агамемнон. — Я думал, тебе действительно не терпится увидеть свою Брисеиду!

Ахилл сказал твердо:

— Да, завтра. Ибо сегодня до вечера ты сделаешь то, что я тебе скажу. Не знаю, где ты прячешь Брисеиду, но нынче же ты велишь привезти ее сюда, и пусть ее отведут на мой корабль. Я вступлю в бой лишь после того, как ты сделаешь это.

— Но, Ахилл!.. — попытался вразумить его Агамемнон. — Так нельзя, мой милый Ахилл. Мы еще не узнали волю богов — желают ли они, чтобы Брисеида досталась тебе! Мы это будем знать только после сражения! А ты желаешь, чтобы она уже находилась на твоем корабле, как принадлежащая тебе!

— Мои мирмидонцы сойдут с корабля, — сказал Ахилл, — а я поклянусь Зевсом, что не взойду на него, пока не сделаю того, что ты требуешь. Но пусть она будет здесь — и не станем больше об этом спорить!

Агамемнон попытался все-таки отсрочить то, чего желал Ахилл: дескать, Брисеида находится далеко, к нынешнему вечеру, может, и не успеют ее привезти. Ты, мол, царевич, уже нынче вступай в бой, а уж там — к завтрашнему дню... Или — что вернее — к завтрашнему вечеру. Да, никак не раньше...

Но Ахилл был непреклонен:

— Нет, сегодня! Ты успеешь, Агамемнон, если поторопишься. Вряд ли ты прячешь ее слишком далеко, а твои корабли быстроходны. Пошли самый быстроходный из них, и он наверняка успеет обернуться. Нынешним вечером я должен увидеть, что она уже здесь. Таково мое последнее слово, царь!

Агамемнон понял, что далее спорить бесполезно, и так он уже достиг многого.

— Пусть будет по-твоему, — вздохнув, согласился он. — Но помни — ты поклялся самим Зевсом, что, когда ее доставят на твой корабль, ты ногой на него не ступишь прежде времени.

— Можешь не напоминать мне, царь, — сказал на это Ахилл. — Я всегда помню свое слово и всегда его держу. Лучше поспеши с отправкой корабля, не трать понапрасну время, — и с тем, не прощаясь, стремительно вышел из его шатра.

О, каким взглядом провожал его Агамемнон! Видел бы ты этот взгляд, Профоенор! Если бы он умел метать глазами молнии, Ахилл, наверняка, был бы испепелен!

Затем, после ухода Ахилла, поразмыслив, он выпроводил меня с гоплитами из шатра, а к себе призвал финикийца, владевшего самым быстрым кораблем и состоявшего у него на службе, — недавно как раз этот финикиец и командовал похищением Брисеиды, — и вскоре его корабль на всех парусах унесся за горизонт.

До вечера Ахилл стоял на берегу, вглядываясь в даль. Из шатров выходили посланцы от всех царей позвать царевича на пир, устроенный в его честь, — каждому было лестно приветить у себя славного Ахилла, — но он только покачивал головой и снова устремлял взор в сторону моря. Приходили с тем же и от Агамемнона; к ним Ахилл даже оборачиваться не стал — так и ушли, не получив никакого ответа.

Лишь когда солнце уже начало скатываться в море, на горизонте возникла точка, и сразу преобразилось лицо Ахилла. Вскоре точка обрела очертания финикийского корабля. Он стал приближаться.

К самому берегу, однако не подошел, а сблизился с кораблем Ахилла, стоявшем на якоре. Финикийцы перебросили мостик с корабля на корабль, и в сумерках было видно, как они вывели на палубу девушку, накрытую покрывалом.

— Брисеида! Завтра ты будешь свободна! — крикнул ей Ахилл.

Но он даже не знал, услышала она его или нет. Люди Агамемнона быстро перевели ее по мостику с одного корабля на другой, и она скрылась из виду.

Лишь теперь, когда удостоверился, что Агамемнон пока что все-таки держит слово, Ахилл обратился к своим мирмидонцам:

— Молите богов об удаче, мои воины. Завтра нам предстоит тяжкий день.

Едва утро забрезжило, мирмидонцы в своих черных доспехах вышли из-за частокола и выстроили правильную фалангу. Было их не много, меньше сотни, но столь грозно выглядела их застывшая, как монолит, черная фаланга, что было ясно каждому: эти не дрогнут. Может быть, падут все до одного — но не отступят, нет.

Агамемнон тоже чуть свет вышел из своего шатра и наблюдал за их построением. Что было в его глазах!.. И зависть, что все его великие Микены не выставят одной такой сотни, и надежда на сегодняшнюю удачу... и что-то еще, коварное, притаившееся вглуби...

Протрубили трубы на стенах Трои. Открылись ворота, из города вышли гоплиты во главе с Гектором и тоже быстро выстроили превосходные линии...