Ахиллесова пята

Выйдя из машины, он посмотрел на Годено, на что тот приглашающим жестом призвал его последовать за уже не спеша удаляющимся от них по тротуару Вернеем. Так втроем – Верней впереди, Борель и Годено на три-четыре шага сзади (при этом последний чуть-чуть, на корпус, не больше, отставал от Бореля) – они обогнули угловой торец дома и с улицы Эдмона Валантэна подошли к двери третьего подъезда, которую шедший впереди Жюль открыл извлеченным откуда-то из глубин своей потертой кожаной куртки ключом.

Поднявшись по овальной винтовой лестнице полторы спирали, они оказались в довольно ограниченном пространстве тускло освещенного холла второго этажа, как раз напротив квартиры номер 24. Жюль нажал кнопку звонка, звука которого на вестибюльной площадке слышно не было, очевидно, из-за очень плотной обивки двери, так же, как практически не было слышно и раздавшегося секунд через двадцать приглушенного лязга отпирающего дверь поворотного механизма замка. Жюль, оглянувшись на своих стоящих чуть сзади спутников, зачем-то подмигнул Борелю и уверенным движением потянул на себя ручку двери.

Войдя вслед за Вернеем в еще хуже освещенный, чем холл, длинный, но достаточно узкий коридор квартиры, который, может быть, просто казался таковым из-за обилия каких-то картонных коробок различной формы и размеров, перевязанных пачек старых журналов и прочей, иначе не назовешь, рухляди, либо просто стоящей рядком вдоль стен, а то и просто наваленной друг на друга, Борель вдруг почувствовал, как нечто мягкое на ощупь, но очень настырное и юркое с тихим скулением несколько раз и в разных направлениях потерлось о его брюки на уровне икр, а в воздухе повис характерный аромат псины. Борель инстинктивно поморщился: он терпеть не мог собак, впрочем, как и всякую прочую домашнюю живность, и тут же услышал сзади бодрый голос Годено:

– Вольтер! Ну здравствуй, мой хороший. Рад, да, рад, я вижу, на вот тебе конфетку.

Борель оглянулся и увидел, как автор этих слов, уже присев на корточки, забросил в пасть, чем-то похожей на волка серо-палевой собаке средних размеров, с недлинной, но густой шерстью и загнутым в кольцо хвостом, какой-то маленький коричневый брикетик, и тут же начал обеими руками энергично скрести ее за торчащими, немного заостренными ушами.

– Анри! – раздался откуда-то из глубины коридора притворно-строгий и немного визгливый женский голос. – Сколько раз я вам говорила: не балуйте мальчика. По человеческим меркам мы с ним уже ровесники, а в нашем возрасте сладкое – это уже не взятка, как детям, а скорее эвтаназия.

– Анна-Луиза, что за сравнения, – тут же последовал ответ Анри. – Во-первых, добрый вечер. Вот решили с Жюлем заскочить к вам, на огонек. И не одни, а с нашим новым приятелем.

– Вижу, вижу. Я, может быть, и выжила из ума, но пока еще, слава богу, не ослепла, – сухонькая старушка, весьма неопределенного возраста, со вздернутым носиком и не по возрасту ярко накрашенными губами, с некоторой фамильярностью подтолкнув чуть в сторону снимающего куртку и загораживающего ей дорогу Вернея, подошла к Борелю и протянула ему свою маленькую и довольно морщинистую ручку. – Анна-Луиза. Или, как меня любят называть за глаза эти маленькие сорванцы, Манон. А знаете почему? – Борель, который и без этого вопроса был уже достаточно сбит с толку, промычал нечто неопределенное. – Нет, не по причине моей моральной раскрепощенности, – почему-то в таком контексте интерпретировала это мычание Анна-Луиза. – Моя девичья фамилия – Леско[30].

– Ну, не только поэтому, Анна-Луиза, – вышедший из-за спины Бореля Годено уже галантным движением поднес к губам для поцелуя ее руку. – А ваш шарм, ваша неотразимая...

– Сейчас же перестаньте, юноша... – уже знакомым псевдострогим голосом ответила обладательница звучной фамилии, тем не менее благосклонно принимая поцелуй, – вы же знаете, как я терпеть не могу лести. Манон, которая пережила всех своих кавалеров де Грие, заслуживает единственно что... – Что заслуживает Манон-долгожительница – осталось без пояснения, так как сама она внезапно перевела взгляд на Бореля. – Кстати, молодой человек, а какая вам Манон больше нравится, Пуччини или Массне? – Услышав в ответ еще более протяженное мычание, она пояснила: – Я имею в виду героинь соответствующих опер.

– Да... я, в общем-то, как-то... не очень... – почему-то смутился Борель.

– Жаль, – расстроенным голосом произнесла Анна-Луиза, – а то бы я сразу вам сказала, какой у вас характер. Кстати, есть еще один хороший способ. Можно вашу руку? – Борель, поколебавшись, осторожно протянул вперед свою левую ладонь. – Это не хиромантия, мне нужны только ваши пальцы. Я хочу посмотреть их форму и длину. – Но желаемое посмотреть не удалось, так как именно в этот момент волкообразная собака, лишившись внимания Годено, подпрыгнув, оперлась лапами на бедро Бореля и лизнула его руку, отчего последний инстинктивно отдернулся назад. – Ну что вы, что вы, не надо его бояться. Это же лапландская лайка, самое безобидное существо на свете. Вы, кстати, знаете, почему его зовут Вольтер?