– За ум? – предположил все еще продолжающий ощущать себя как в каком-то сюрреалистическом сне Борель.
– Не только, – ответила Анна-Луиза. И почему-то понизив голос, добавила: – Он такой же бабник. Несмотря на возраст. Впрочем, – она поймала взгляд Годено, – я вас заболтала. Раздевайтесь, и прошу, в наш турецкий кабинет. – Через несколько секунд ее голос раздавался уже откуда-то из-за угла. – Анри, Жюль, все как обычно?
– Как обычно, несравненная, – громко ответил один за двоих Анри, услужливо помогая Борелю освободиться от его просторного плаща, и, обращаясь уже непосредственно к нему, добавил: – Она так готовит кофе. М-м. Просто опьяняющий вкус. А аромат... – Он, как бы в предвкушении удовольствия, закатил глаза.
– С психотропными добавками? – как бы между делом спросил Борель, сам не зная зачем.
– Сударь, ваши предположения просто оскорбительны, – ответил Годено таким тоном, что было абсолютно непонятно – ирония это или искренняя укоризна, и сокрушенно покачал головой. – И откуда в нашей молодежи такой цинизм.
– Да газеты, знаете ли, иногда почитываем. А там...
– Не ожидал. Сотрудник МИДа – и такой наив. Принимать газеты за источник достоверной информации. Вы меня начинаете разочаровывать. Немного. Что же касается психотропных средств, то я вам как-нибудь расскажу о самом действенном из них. Оно не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Ни вообще какого-нибудь материального наполнения.
– Да? И что же это за средство?
– Не сейчас. Немного попозже. Когда мы с вами по-настоящему подружимся. – Не давая своему собеседнику возможности ответить, Годено протянул руку по направлению к самой первой примыкающей к коридору комнате, за дверью которой уже несколько мгновений назад скрылся его неразговорчивый напарник.
Войдя в комнату и быстро окинув взглядом ее обстановку, Борель ощутил, как в нем увиденное здесь начинает порождать чувство не то чтобы интереса, а скорее какой-то ироничной жалости к обитателям и самой этой комнаты и, собственно, всей квартиры. Он теперь понял, почему хозяйка назвала ее турецким кабинетом. Внутреннее пространство этого, с позволения сказать, кабинета было обставлено и декорировано различными предметами явно восточного, вернее ближневосточного, происхождения и стиля, причем предметами не то что просто старинными, подпадающими под понятие антиквариат, а, прежде всего, весьма подержанными и даже изношенными, вдобавок ко всему соединенными в каком-то малогармоничном, если не сказать безвкусном, сочетании. У стены стояла видавшая виды оттоманка с сильно протертой обивкой, рядом расположился невысокий круглый столик красного дерева, с резными закругленными ножками; чуть поодаль – два вместительных, но почему-то кажущихся довольно шаткими, несмотря на их внешнюю массивность, разношерстных кресла; на стене за оттоманкой висел старинный персидский ковер ручной работы, на нем, в самом центре, были закреплены два скрещенных ятагана; на противоположной стене разместились две большие гравюры, на одной из которых Борель узнал контуры бывшей константинопольской, а ныне стамбульской Святой Софии; на другой была изображена тоже какая-то величественная мечеть, взмывающая ввысь над массивными крепостными стенами. В углу комнаты расположился невысокий обшарпанный шкаф, вообще непонятного происхождения, и на нем, в виде некого архитектурного завершения, багровел конус покрывшейся пылью фески.
– Проходите, дружище, не стесняйтесь, – вывел Бореля из созерцательного состояния голос уже по-хозяйски расположившегося в одном из кресел Вернея, который был занят тем, что продувал мундштук стоящего возле его ног кальяна.
Борель сделал было шаг по направлению к другому креслу, но тут же передумав, осторожно присел на край оттоманки.
– Правильно, здесь вам будет удобней, – прокомментировал его выбор Годено, аккуратно опускаясь в оставшееся незанятым кресло, одновременно как бы проверяя его на прочность. И только когда основной массив его филейной части вошел в приемную емкость кресла и убедился в незыблемости старинной конструкции, он позволил себе чуть небрежно развалиться, облокотившись на спинку и закинув ногу на ногу.
В это время Верней, закончив возню с мундштуком, отодвинул кальян в сторону и, кивнув на него, обратился к своему, как это можно было понять по некоторым нюансам их обращения между собой, старшему по положению коллеге:
– Жаль поздно ты мне сказал, что поедем к Манон. У Юсуфа отец держит кофе-шоп в пятнадцатом округе. Можно было бы заскочить, разжиться у него табачку для этого зверского агрегата. – Он просмаковал слова следующей фразы:
– С медом и измельченными персиковыми соцветиями.
Комментарий Годено был краток.
– Извращенец. А скромная пролетарская «Житанька» не пойдет? Без фильтра и всяких там соцветий. – Он достал из бокового кармана пиджака синюю пачку с изображенной на ней бредущей куда-то фигурой и протянул ее сначала было своему напарнику, но затем, спохватившись, Борелю: – Не желаете?
– Спасибо, я не курю, – поблагодарил тот.
– Совсем?
– Раньше курил, бросил.