Ахиллесова спина

Может?.. Нет, чепуха. Получив такой вот приказ из Москвы, он сказал: «Есть» и послал помощника грохнуть меня, точно зная, что на такую тухлую приманку я ни в коем случае не клюну.

Рамон подставил своего пацана? Вовсе нет. Он прекрасно знал, что ничего страшного с ним не произойдет.

Вам так не кажется? Да ладно, я хорошо знал, куда стрелять. Такие раны быстро заживают. Через пару недель парень встанет на ноги и начнет потихоньку ходить.

Я ведь собираюсь пробыть здесь еще несколько дней. Мне совершенно без надобности, чтобы этот юноша носился по городу со стволом в рюкзаке и жаждой мести в сердце. Пусть пока полежит на спине, поработает с ноутбуком на пузе и просто подумает о делах наших скорбных. Мальчику пора начинать взрослеть.

Когда ситуация резко меняется, прежде всего требуется успокоиться и начать думать. Я присел возле стола и постарался собрать нервы в кулак. Вполне получилось. Недаром же я освоил граммов триста за десять минут без всякой закуски.

Я посидел, покурил. С ненавистью, как на врага, посмотрел на недопитую бутылку. Алкоголь, как известно, яд. В моем случае это еще и недопустимая роскошь. Отныне нормой жизни становится трезвость.

Я решительно взял сосуд за горло, запрокинул голову и перелил содержимое в свою собственную глотку. Я молодецки крякнул, занюхал эту прелесть кулаком и опять почувствовал себя самым настоящим русским офицером. Прямо как Штирлиц, который ощущал это состояние каждое Двадцать третье февраля, Первое мая, Седьмое ноября и на Старый Новый год.

Я достал из сумки громоздкий старомодный телефон и принялся давить на кнопки. Несмотря на непрезентабельный вид, этот аппарат стоит как две приличные иномарки. Звонки с него не перехватываются, адресат не пеленгуется, особенно если подключить телефон к компьютеру. Что я и сделал.

– Слушаю! – Голос моего куратора звучал слишком бодро для уже не такого молодого человека, разбуженного в несусветную рань.

– Привет, Сергеич! – бодро, как мне показалось, заявил я. – Узнал?

– Не звони мне больше, Стас, – ответил тот и отключился.

Я прилег на койку, заложил руки за голову и принялся любоваться трещинами на потолке, слушать голоса за стенкой. Там вовсю раскручивалась ежевечерняя мыльная опера. Визгливый женский голос сообщал некоему Адолфо, что он вонючий козел, бабник и педик. Тот в ответ орал, что достопочтенная донна Камилла – истеричка, вонючая старая свинья и жирная безмозглая сука, в общем, тоже ни разу не ласковый май.

Наступила зловещая тишина. Потом вдруг раздался скрип пружин, затем визги, стоны. Наконец сквозь стену пробился торжествующий страстный вопль, очень напоминающий брачный крик марала.

Я сам не заметил, как отрубился. Спал и видел знакомый до боли пейзаж. Это были горы, только не гламурные заснеженные склоны Куршевеля или какого иного курорта для богатеньких, а те, другие, голые и пыльные, по которым мне пришлось до тошноты набегаться в далекой юности.

По узкой тропе брели друг за дружкой вверх к перевалу парни в форме песочного цвета. Юнец, идущий последним, оглянулся, снял панаму – в разведке кепки с ручками не любили, в них уши обгорают – и вытер рукавом лоб. Совсем молодой, чумазый, стриженный под машинку пацан, но уже командир отделения взвода вой-сковой разведки и целый младший сержант.

Я сразу узнал его. Как же иначе.

Глава 26 Беги, негр, беги!

Я проснулся посреди ночи, глянул на часы – 4.37, пора. Встал, подошел к столу и закурил. Говорят, дымить натощак вредно для здоровья. Учту на будущее, если оно вдруг у меня появится.

Тихонько зазвонил телефон.

– Да.

– У нас пять минут, не больше, – предупредил куратор.

Если кто-то убедительно просит вас больше не тревожить его звонками, не спешите обижаться. Это далеко не всегда означает, что абонент не испытывает ни малейшего желания общаться с вами. Может, он таким вот способом намекает на то, что сам выйдет на связь, как только появится такая возможность?

После разговора я нажал на красную кнопку, посидел немного, тупо глядя на стену, потом встал, покряхтел, обулся и вышел из номера. В баре за углом было тихо и безлюдно, только клевал носом над столом потрепанный жизнью персонаж, да скучал за стойкой лысый усатый толстяк.

– Чего тебе, парень? – осведомился он.

Да, и здесь мне не были рады.

– Кофе.

– Точно? – Толстяк глянул на меня весьма подозрительно, как будто я только что предложил ему поучаствовать в свержении конституционного строя, в особо циничной форме, с извращениями.

– Да, – решительно ответил я. – С собой, тройную порцию, с сахаром и покрепче.

– Как скажешь. – Бармен покачал головой и лениво поплелся к замызганному кофейному аппарату, стоявшему в углу, явному ровеснику горбачевской перестройки.

Я получил заказ, вернулся в номер, подвинул стул поближе к окну, присел и аккуратно поставил ноги на подоконник. Отхлебнул кофе из большого картонного стакана и скривился так, как будто отведал хины.