Ахиллесово сердце

«В атаку – зовут – твою мать!»

И Эрнст отвечает: «Есть».

Но взводик твой землю ест.

Он доблестно недвижим.

Лейтенант Неизвестный Эрнст

идет

наступать

один!

И смерть говорит: «Прочь!

Ты же один, как перст.

Против кого ты прешь?

Против громады, Эрнст!

Против –

четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысячевосемь-

сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища

против, –

против армии, флота,

и угарного сброда,

против –

культургервышибал,

против национал-социализма,

– против!

Против глобальных зверств.

Ты уже мертв, сопляк?..

«Еще бы», – решает Эрнст

И делает

Первый шаг!

И Жизнь говорит: «Эрик,

живые нужны живым.

Качнется сирень по скверам

уж не тебе – им,

не будет –

1945, 1949, 1956, 1963 - не будет,

и только формула убитого человечества станет –

3 823 568 004 + 1,

и ты не поступишь в Университет,

и не перейдешь на скульптурный,

и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет

как парное молоко,

не будет мастерской на Сретенке, которая запирается

на проволочку,

не будет выставки в Манеже,

и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на

гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром,

и она не вырвется, не убежит

и не прибежит назавтра утром, и опять не убежит,

и совсем не прибежит,

не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не

для тебя, а для белесого Митька Филина, который не

вылез тогда из окопа),

а для тебя никогда, ничего –

не!

не!

не!..

Лишь мама сползет у двери

с конвертом, в котором смерть,

ты понимаешь, Эрик?!

«Еще бы», – думает Эрнст.

Но выше Жизни и Смерти,

пронзающее, как свет,

нас требует что-то третье, –

чем выделен человек.

Животные жизнь берут.

Лишь люди жизнь отдают.

Тревожаще и прожекторно,

в отличие от зверей, –

способность к самопожертвованию

единственна у людей.

Единственная Россия,

единственная моя,

единственное спасибо,

что ты избрала меня.

Лейтенант Неизвестный Эрнст,

когда окружен бабьем,

как ихтиозавр нетрезв,

ты спишь за моим столом,

когда пижоны и паиньки

пищат, что ты слаб в гульбе,

я чувствую,

как памятник

ворочается в тебе.

Я голову обнажу

и вежливо им скажу:

«Конечно, вы свежевыбриты

и вкус вам не изменял.

Но были ли вы убиты

за родину наповал?»

1964

Из Ташкентского репортажа

Помогите Ташкенту!

Озверевшим штакетником

вмята женщина в стенку.

Помогите Ташкенту!

Если лес – помоги, 

если хлеб – помоги, 

если есть – помоги, 

если нет – помоги!

Ты рожаешь, Земля.

Говорят, здесь красивые горные встанут массивы...

Но настолько ль красиво,

чтоб живых раскрошило?

Я, Земля, твое семя,

часть твоя – как рука или глаз.

В сейсмоопасное время

наша кровь убивает нас!

С материнской любовью

лупишь шкафом дубовым.

Не хотим быть паштетом.

Помогите Ташкенту!..

На руинах как боль

слышны аплодисменты –

ловит девочка моль.

Помогите Ташкенту!

В парке на карусели

кружит пара всю ночь напролет.

Из-под камня в крушенье,

как ребенок, будильник орет!

Дым шашлычники жарят,

а подземное пламя

лижет снизу базары,

как поднос с шашлыками.

Сад над адом. Вы как?

Колоннада откушена.

Будто кукиш векам

над бульваром свисает пол-Пушкина.

Выживаем назло

сверхтолчкам хамоватым.

Как тебя натрясло,

белый домик Ахматовой!

Если кровь – помогите, 

если кров – помогите, 

где боль – помогите, 

собой – помогите!

Возвращаю билеты.

Разве мыслимо бегство

от твоих заболевших,

карих, бедственных!

Разве важно, с кем жили?

Кого вызволишь – важно.

До спасенья – чужие,

лишь спасенные – ваши.

Голым сердцем дрожишь,

город в страшной ладони пустыни.

Мой Ташкент, моя жизнь,

чем мне стать, чтобы боль отпустила?

Я читаю тебе

в сумасшедшей печали.

Я читаю Беде,

чтоб хоть чуть полегчало.

Разве знал я в тот год,

треугольная груша Ташкента,

что меня трясанет

грушевидным твоим эпицентром!

Как шатает наш дом.

(как ты? цела ли? не поцарапало? пытаюсь

дозвониться... тщетно...)

Зарифмую потом.

Помогите Ташкенту!

Инженер – помогите. 

Женщина – помогите. 

Понежней помогите – 

город на динамите.

Мэры, звезды, студенты,

липы, возчицы хлеба,

дышат в общее небо.

Не будите Ташкента.

Как далось это необыкновенно недешево.

Нету крыш. Только небо.

Нету крыши надежнее.

Мы – мужчины, Ташкент. 

Нам привычны ушибы. 

Станешь ты белоснежней легенд. 

Помогавшим – спасибо. 

Помогают Ташкенту 

от Тайшета и до Сестрорецка

(Москва построит 230 000 кв. м., Беларусь – 25 тыс., Грузия – 

22 тыс. Тысячи детей приняли другие республики...)

лесом, силой, цементом, 

ну а главное – сердцем! 

И латышская мама 

над ташкентским склоняется шкетом. 

Манит Нида каймами... 

И как буквы Анкеты 

в нашу ночь зажжены