Ахматова без глянца

Пауза длилась довольно долго. Ждали какого-то министра, а он, как водится, не мог не опаздывать. Ахматова, изредка роняя слово-другое своему разговорчивому соседу, держалась так, будто ее совсем не касается это опоздание, становившееся просто невежливым. Лишь легким кивком головы ответила она на преувеличенно подобострастные извинения министра, когда тот наконец явился.

Ирина Николаевна Пунина:

В большой старинной зале было многолюдно. Анну Ахматову провели на сцену. Сначала я присела около нее, потом мне дали место во втором ряду. В первом сидели господа и дамы в мехах и драгоценностях. Под теплым небом Италии меха вызывали удивление.

Людей становилось все больше, скоро уже стояли. В проходах бегали фотографы и репортеры, телевизионщики устанавливали юпитеры и перекидывали провода. Прошло порядочно времени, но торжества не начинались. Наконец посередине сцены появился элегантный человек и произнес извинения, что все вынуждены ждать министра, а он задерживается в самолете. «Il vole…» (Он летит, фр. — Сост.) — повторил он по-французски и, глядя в потолок, сделал движение рукой, как бы показывая, что самолет опускается.

Ожидание было томительным, слепили прожекторы, в зале было тесно, говорили на многих языках, не все знали даже французский, который был как бы всеобщим. Ахматова сидела на сцене, время от времени призывая меня. Русские спрашивали, как чувствует себя Анна Андреевна. Она интересовалась, кто и что спросил. Она успокоилась и наперекор всем стала бодрой и терпеливой.

Наконец появился министр. (Позже в очередной новелле Акума рассказывала: «Я думала, все солидно — европейское сообщество писателей, министр искусств, культуры, просвещения, оказался министр… спорта».) Когда мы вернулись в Рим, нам сказали, что это был министр туризма — самого богатого министерства в Италии. Но Акума продолжала, смеясь, рассказывать: «Вы представляете: во главе всего — министр спорта!»

Министр извинился за опоздание самолета и выступил с приветственной речью к конгрессу писателей и его гостям. Затем было вручение премий.

Микола Бажан:

Вспыхнули прожекторы, засуетились кинооператоры. Твардовский поднялся и вошел в круг света, заливавшего абсиду. Ахматова встретила его с доброй приветливостью. Впервые на доселе неподвижном ее лице засияла простая и нежная улыбка.

Александр Иванович Кондратович (1920–1984), критик, литературовед:

Твардовский поехал в Италию на заседание руководящего совета Европейского сообщества писателей, вице-президентом которого он являлся. Но знал, что Ахматовой уже присуждена итальянская литературная премия, и перед отъездом говорил: «Наверное, я буду и на вручении премии». Он не только был на вручении премии в замке Урсино, но и выступил на торжественной церемонии с речью. За редким исключением Твардовский всегда выступал без «бумажек», и потому эта речь его сохранилась лишь небольшой своей частью, в информационной заметке, опубликованной в «Литературной газете» от 17 декабря 1964 года.

«Первое, что можно сказать о поэзии Ахматовой, — сказал Твардовский, — это подлинность лирического изъяснения, невыдуманность чувств и незаимствованность мыслей. Поэзия Ахматовой — образец высокого мастерства. Она на уровне высших достижений культуры русского стиха, следуя классической, главным образом пушкинской традиции, обладает чертами несомненной самобытности. Ее поэзия немногословна, экономна в средствах и по видимости как бы только традиционна…»

Микола Бажан:

Всю свою щедрую душу вложил Твардовский в слова, исполненные глубокого уважения к высокому таланту любимой поэтессы. Прекрасный знаток итальянского языка, Брейтбурд постарался как можно более точно воспроизвести не только содержание речи Твардовского, но и эмоциональные оттенки его выступления. Присутствующие встретили аплодисментами достойное начало церемонии. Пазолини прочел стихотворение, посвященное знаменитой гостье. Известная австрийская поэтесса Ингеборг Бахман произнесла свое сердечное приветствие. Не все выступления Ахматова воспринимала приязненно и благодарно. Некоторые ораторы допускали скрытые, но, несомненно, враждебные намеки. Ахматова реагировала на них с откровенным презрением, которое выразительно рисовалось на ее лице. По нему пробегали тени. Они исчезали, когда звучали теплые слова таких выдающихся писателей, как Пазолини, Бахман, Рихтер, Унгаретти.

Ирина Николаевна Пунина:

Совершенно неожиданно выяснилось, что Ахматова должна что-то сказать. Общие слова приветствия и благодарности от советской делегации (переведенные Г. Брейтбурдом) не удовлетворили присутствующих. Хотели слышать Ахматову. Акума вызвала меня на сцену.

— Что делать? Говорить не буду! Брейтбурд просит прочесть стихи. Сурков говорит — «Мужество».

— Не помню. Есть ли у кого-нибудь книжка?

— Нет.

Твардовский сказал, что напишет, взял мой пригласительный билет и пишет. В это время Акума спрашивает:

— Ирка, что читать? Я спросила: