Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь

На следующий день исписанные листы у него забрали, но чистые оставили, и Николай начал сочинять еще одно стихотворение. Однако теперь у него получалось хуже, и, зачеркнув несколько неудачных четверостиший, он отложил карандаш. Не стоило тратить бумагу понапрасну, в следующий раз тюремщики могут оказаться менее щедрыми.

Потом Гумилев еще пару раз возвращался к недописанному стихотворению, но все равно оставался недоволен результатом. Пробовал он и писать письма своим оставшимся на свободе друзьям, но они получались сухими и насквозь фальшивыми – пленник не особо старался, уверенный, что ему все равно не позволят их отправить и до адресатов они не дойдут.

Так продолжалось неделю или около того. Николай уже сбился со счета дней, когда на очередном допросе ему вдруг дали понять, что на воле кто-то интересовался его судьбой и как будто бы даже пытался добиться его освобождения. После этого у него появилось новое интересное дело: он пытался угадать, кто это мог быть. Перебирал в уме своих друзей, учеников и просто знакомых и вскоре с гордостью пришел к мысли, что попробовать помочь ему мог почти каждый из них. «Сказать об этом кому-нибудь – решат, что я наивный дурак, который слишком хорошо думает о людях. А я не думаю, я знаю, что все мои друзья такие», – мысленно повторял он весь остаток вечера. Среди тех, кто искал средства спасти его, могла быть и Анна…

В следующий раз охранник, приносивший Гумилеву еду, неожиданно предложил ему сыграть в шахматы. Николай сумел скрыть удивление и не без удовольствия согласился: новое развлечение было очень кстати. Он не играл в эту игру уже очень давно – у него почти никогда не было времени для долгого сидения над шахматной доской, поэтому первую партию со своим тюремщиком он проиграл, а вторую не без труда свел к ничьей. Но это было даже к лучшему. Его соперник, довольный своими успехами, к концу второй партии немного разговорился, и первая же его не относящаяся к игре фраза обрадовала Гумилева сильнее, чем все прошлые счастливые известия, которые он когда-либо получал в своей жизни, вместе взятые.

– Играешь ты так себе, но человек ты не совсем никудышный, это точно, – усмехнулся охранник, убирая с доски второго слона Николая. – Было бы иначе – твоя жена бы радовалась, что тебя забрали, а не осаждала нас целыми днями!

Каких усилий стоило Гумилеву остаться спокойным при этих словах, не узнал никто: он не смог бы описать это, несмотря на все свои способности к творчеству и красноречию. О чем тюремщик говорил потом, Николай почти не слышал – его слова проходили мимо сознания пленника, и он мог лишь делать вид, что сосредоточен на игре, и изредка вежливо кивать головой. А мысли его вертелись вокруг этой неожиданной новости. Анна знала о его аресте, Анна пыталась ему помочь, ей была небезразлична его судьба! Значит, она все-таки продолжала его любить, несмотря на развод, несмотря на долгие годы их разлуки!

Уже после того, как партия была доиграна и он снова остался в камере один, Николай подумал, что тюремщик мог иметь в виду вовсе не Ахматову, а ту женщину по имени Анна, которая являлась его женой по закону. Но эта мысль показалась ему настолько абсурдной, что он громко рассмеялся, чем, наверное, немало удивил дежуривших за дверью надзирателей. Ася ни за что не стала бы ни вызволять его из заключения, ни даже просто пытаться что-нибудь узнать о нем: если она вообще была в курсе его ареста, то теперь должна всячески скрывать, что он ее муж. И уж точно не могла «Анна Вторая» «осаждать тюрьму», рискуя вызвать гнев охранников и навредить себе! Нет, на это была способна только «Анна Первая», с ее смелым, упорным и требовательным характером! А в том, что она назвалась его женой, не было ничего удивительного – у законной супруги было больше шансов получить о нем хоть какую-то информацию, чем у посторонней женщины. Хотя как знать? Может быть, Ахматова назвалась женой Николая не только поэтому? Может, ей еще снова хотелось стать его супругой?..

Гумилев думал об этом всю ночь, а утром, как только в камере стало чуть-чуть светлее, уселся писать письмо своей любимой. Он хотел успокоить ее, насколько это было возможно, сделать так, чтобы она узнала, что он жив и с ним неплохо обращаются, дать ей надежду на новую встречу. Хотел написать, что ради того, чтобы узнать о ее беспокойстве и желании вызволить его, стоило попасть за решетку и что он не жалеет об этом… Но такое письмо Николаю точно не позволили бы отправить на волю, поэтому в итоге он составил спокойное и не вызывающее никаких подозрений послание, в котором просто сообщал, что у него все хорошо. Этого было достаточно, чтобы Анна перестала волноваться. А о том, как он рад ее заступничеству и как жаждет снова ее увидеть, она смогла бы прочитать между строк – в этом узник не сомневался ни минуты.