Ахматова в моем зеркале

Анна давно перестала писать. К стихам она вернется позже, в 1930-м, когда расстанется с Николаем. Но к тому времени многое изменится. Ее письмо станет другим, другим станет ее голос, более пронзительным. К старому стилю она уже не могла вернуться: новые стихи готовы были вот-вот вырваться. Анна вспоминала свои старые, ужасные строки, которые даже страстно влюбленный в нее Гумилев выдерживал только из-за питаемых к ней чувств. Позже, после медового месяца в Париже, стихи стали лучше. Но так или иначе вся жизнь ее заключалась в словах. Они рождали краски, запахи, звуки. Вся ее жизнь – как единый миг, именно он дарил вдохновение стихам. И потом – роковые любови, на которые она летела, точно бабочка на огонь. Стихи ее освещали темный дом «равнодушно-желтым огнем».

«Ну же, Анна! Мы ждем», – настаивал Пунин. Она нехотя поднялась. Сняла с полки тонкую книжицу с потрепанной обложкой.

«Ничего нового у меня нет, – произнесла ровным голосом. – Я рассталась с поэзией. Точнее, она рассталась со мной. Я прочту что-нибудь из старого. Из того, что теперь не нравится».

Она наугад открыла страницу, поднеся книгу к свету.

.

24 ноября 1911 г., Царское Село.

(Свободный перевод Л. Д.)

Раздался сдавленный смешок Маяковского. Я бесшумно закрыла за собой дверь, не в состоянии долее оставаться в этой компании, и вышла наружу в надежде, что морозный ленинградский воздух развеет тяжелый запах жареного лука.

Выходя, я услышала, как Николай Пунин повторил фразу об остывшем чае. По большому счету, мне следовало вмешаться, настойчиво потребовать, чтобы гости убрались. Положить конец ее страданию. За меня это сделала Наталья Данько, которая недавно создала фарфоровую статуэтку Анны. Она провела много часов с Анной и чувствовала ее настроение.

Много лет спустя, в апреле 2017 года, я вновь поднялась по лестнице этого дома. Третий этаж. На старой двери табличка: «Здесь жила Анна Ахматова с Николаем Пуниным». В холле висело пальто Николая. На полке старой вешалки – две ее шляпы и чья-то сумка. Наверное, тоже ее. Все как тогда. Направо – висящий на стене телефон и дверь в подсобные помещения и на кухню. Я прошла прямо, переходя из одной комнаты в другую. Анна была везде и нигде.

Ирина, сопровождающий меня гид, предложила наушники, из которых лилась шаблонная информация, но я отказалась: я знала об этом доме все. После того вечернего визита я попросила зеркальную Анну показать мне квартиру, поэтому сейчас, когда материализовались ее слова, мое сердце стучало так быстро. Слова обернулись мебелью, посудой, картинами на стенах. Я почувствовала, как перехватило горло, когда я оказалась в коридоре, который на какое-то время стал спальней для сына Анны, Льва. А вот и чемоданы, осторожно поставленные один на другой. Слезы навернулись на глаза. Эти чемоданы потрясли меня больше, чем какие-либо другие ее личные предметы – фотографии, содержимое ящиков, записные книжки. Кожаные, потрепанные. Она много путешествовала с ними, так никогда и никуда не прибыв.

Ахматова – гостья в квартире Пуниных. Бездомная Ахматова с отстраненным взглядом, устремленным в никуда и в никогда. Пунин, ее третий официальный спутник, финансово зависящий от своей супруги. Все вместе, под одной крышей, что было не так уж абсурдно не только для условий жизни в России тех времен, но и для русской точки зрения на человеческие отношения в целом. Телефонный аппарат еще висит в прихожей. Анна слышала его трезвон, даже когда аппарат молчал, когда она часами ждала новостей от своего единственного сына. Чуть позже квартира Пунина приютит и его. Устроит в коридоре, рядом с чемоданами и огромным сундуком. Еще один приживальщик. Дополнительный рот. В записной книжке она написала, как ей всегда казалось, что она спала на кровати с ножками из кирпичей. На кирпичах в квартире Пуниных спал и ее единственный сын Лев.

Я задержалась у одного из больших, выходящих во двор окон. Где-то я читала, что на одной из скамеек двора дни и ночи напролет просиживал один из агентов КГБ, наблюдая за посетителями квартиры, после чего составлял рапорт. Я спросила об этом у Ирины, и мне показалось, что она произнесла несколько неохотно:

«Какая разница? Такое было тогда время».

Возвращаюсь снова к своей записной книжке, куда я занесла мысли Анны по поводу этого дома.