«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!». «Сталинский сокол» № 1

Поймать в прицел задний «юнкерс» было делом одной секунды. Огонь из всего бортового оружия, и бомбардировщик камнем пошел к земле. Не теряя времени, он ударил по второму, третьему… Они, словно стадо коров на выпасе, кинулись в разные стороны. Один замешкался, и этого оказалось достаточным, чтобы получить очередь по мотору. Пытаясь выскользнуть из прицела, «юнкерс» кинулся вниз, но разве может уйти от истребителя такая неуклюжая махина? Пушка ударила безотказно.

Швырнув «аэрокобру» точно мячик вверх, Клубов вышел из атаки. Теперь был черед Старчикова с Торбеевым.

Оглянулся. Небо очистилось от вражеских истребителей. Внизу Табаченко с подоспевшей на помощь парой «аэрокобр» разгоняли остатки четвертой девятки «юнкерсов». На земле пылало несколько костров. По ярко-красному огню с траурной окантовкой легко было догадаться, что это горели упавшие на землю самолеты.

Азарт боя прошел, он стал успокаиваться и подводить итоги. Задачу выполнили, но какой ценой. Жив ли Труд? Он успокаивал себя тем, что бой пришлось вести парами, а потом и в одиночку, но тут же представлял, какой нагоняй будет от Покрышкина. Ведь фактически каждый действовал самостоятельно, вдали друг от друга. Нарушили установки группового боя.

По рации он передал, чтобы все шли на переправу, но «земля» разрешила возвращаться домой.

Вот и посадочный знак. Самолет, словно обрадовавшись, что бежит наконец по земле, ведет себя безупречно. Несколько минут, и машина в капонире.

Первым на крыло забрался Виктор Жердев:

– Ну как, цел?

– Цел, а ты?

– Самолету немного досталось.

– А как с остальными? – забеспокоился Клубов.

– Все возвратились.

– И невредимы?

– У Табаченко несколько пробоин от «Юнкерсов». Но это ерунда: на час работы технику. Сильно пострадала машина Труда.

– Сам-то он цел?

– Герой, вон собрал вокруг себя молодых, рассказывает им…

Клубов выбрался из кабины самолета, и они пошли к собравшимся вокруг Труда летчикам. Судя по всему, Андрей уже заканчивал свой рассказ:

– И вот, когда положение казалось мне совсем безвыходным, тут и появился «сотый». Скажу вам, братцы, это мгновение, когда один «мессер» из этой волчьей стаи вдруг на моих глазах развалился на куски, а все остальные шарахнулись от меня в стороны, как от прокаженного, и рядом мелькнула «аэрокобра» с номером «100» на фюзеляже, а потом свечой ушла в небо, это мгновение не забуду, наверное, до самого гроба. А далее, словно поддерживая своим крылом мою израненную машину, он привел меня на аэродром. После посадки Саша подошел ко мне, осмотрел мой избитый самолет и сказал только одно слово – «слабак». Правда, потом добавил: «Так и убить могли, соображать надо».

– Хватит травить. Пошли, «слабак», на разбор полета, – подал голос Клубов.

Все обернулись и рассмеялись. Андрей тоже улыбался. Они смотрели друг на друга и радовались, что, несмотря на такой тяжелый бой, все остались живы и здоровы.

Итог боя: девять вражеских машин уничтожены и три подбиты… Успех объяснялся правильными тактическими приемами. Никто ни словом не обмолвился о самом главном – о боевой спайке и взаимовыручке. Боевая дружба стала для них такой же потребностью, как необходимость в полетах. В бою особенно отличился Табаченко, действия же командира группы при докладе оценит Покрышкин.

8

Погода периодически портилась, облачность опускалась до 100-200 метров над уровнем моря, и воздушные схватки над Сивашом прекращались.

В один из таких ненастных дней Покрышкин вызвал Голубева:

– Готовься, будем охотиться над морем. Солнца нет, ориентироваться будем по компасу. Над морем с курсом 180 обрати внимание и запомни, под каким углом к оси полета, то есть фюзеляжу, идут волны. Они хорошо заметны по барашкам. В случае, откажет компас – можно таким способом выйти к своему берегу, а то улетим куда-нибудь к берегам Турции.

В полку знали, что в плохую погоду немцы, маскируясь облачностью, интенсивно летают между Одессой и Крымом.

Они взлетели и на небольшой высоте направились в сторону моря. Под крылом замелькали раскисшие дороги, безлюдные села – Чаплинка, Колончак, Скадовск. Потом пронеслась Тендеровская коса, и вот оно, море. Хорошо видны пенистые загривки волн. Серая, однообразная гладь. Она словно гипнотизировала – терялось восприятие окружающего, даже шум мотора слышался плохо. Усилием воли они сосредоточились на показаниях приборов, пытаясь освободиться от наваждения, но и стрелки приборов вдруг угрожающе сдвинулись к критическим отметкам, мотор загудел вроде бы не так…

Чертовщина какая-то! Тряхнув головой, Александр пришел в себя, запросил Голубева, – все ли у него в порядке. Получив подтверждение, что все в норме, приказал поменять курс, от берега уже отошли на довольно большое расстояние. Сменили раз, два, три… Пусто. Может, немцы решили сегодня не летать?