Акимуды

Мой знакомец Х. Х. рассказал мне свою историю.

Как-то зимой на Садовом кольце, возле станции метро «Смоленская», неся на руках свою маленькую дочку, я поскользнулся и грохнулся. Меховая шапка отлетела в сторону. Вокруг было много народу. Никто не подошел. Дочка плакала. Я ползал по ледяному асфальту. Никто не протянул руки.

Я попросил его об одолжении. Он написал.

095.0

<ГОРОД-ГЕРОЙ ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ>

Москва – блядский город! Не с этими ли словами вылетел когда-то вон из своего кабинета полнолицый, с жесткими щелками восточных глаз Юрий Михайлович Лужков, получив пинок из Кремля?

Он некоторое время парил над Москвой, над Воробьевыми горами и Красной площадью, над храмом Христа Спасителя, который он вокресил из мертвых, над новым деловым центром города, тоже его детищем, и, обессиленный, рухнул на землю. Так в один осенний день из московского самодержца (которым он был восемнадцать лет), обвешанного орденами, заваленного почетными грамотами, спортивными кубками, он превратился в ничто .

Русские начальники имеют колоссальные возможности быть подлецами. Лужков в глубине души остался сыном простого плотника. Он надорвался от своих метаморфоз. Его душа взвыла от перемен и оскотинилась. Его голова была похожа на туго зашнурованный мяч. Деньги, власть, холуи, особняки в разных странах, лимузины и массажистки превратили его в бронзового идола. Дурной вкус был его родимым пятном. Вокруг него собралась орава архитекторов, скульпторов и художников – отрыжка советских времен. Они пели ему осанну. Московский хозяйственник потерял чутье, развел интриги. На глазах у всех он превратил мужеподобную жену в миллиардершу, надувал щеки, домогался Севастополя и строил губы, как Муссолини. В конце своего московского царствования он превратился в главного городского сумасшедшего.

Когда он вылетал из своего кабинета, похожий на злобную карикатуру Кукрыниксов из сталинских газет, он думал, что Москва поднимется на его защиту, по городу пройдут многотысячные демонстрации. Как же так! Он так много сделал для Москвы! Поднял пенсии старикам! Никто не вышел, никто не сказал спасибо, только в спину летели плевки. Он лежал, свергнутый, на виду у всего города, обиженный, голый, беспомощный, равный всем горожанам. Москва – блядский город!

Москва субъективна, как наркотическая галлюцинация. Москва постоянно меняет свой облик в зависимости от того, как на нее посмотреть, как в нее въехать, что в ней делать, с кем иметь дело и с кем дружить, и как в ней жить. Она может предстать перед тобой обольстительной красавицей и шамкающей старухой. Такого несуществующего города не было и нет в мире. Москва готова сдать любую власть, чтобы подлечь под нового хозяина. Не Москва, а тысячи Москв витают в сознании городских жителей. Москва – не Восток и не Запад, она не Европа и не Азия, она не Север и не Юг – она все вбирает в себя, переваривает, испражняет и снова ищет добычу.

Москва беспамятна. Она не помнит, откуда взялось ее имя. То ли финно-угорское, то ли славянское. В любом случае, оно связано с болотом, с водой. Москва вспоминает лишь то, что ей выгодно вспоминать.

– Помнишь, – спросишь Москву, – как ты продалась татарам?

– Когда?

– В Средние века!

Но у нее нет Средних веков; она не живет по европейскому календарю!

– Ты помнишь, как монгольские ханы сделали тебя своей вотчиной, как твои князья платили дань, покорные восточным завоевателям?

Она начнет плакать. Она начнет жаловаться, как страшно она страдала под монгольским игом целые триста лет. Она с гневом отвергнет версию соития с мусульманским Востоком. Она расскажет, как воевала с врагом, победила на Куликовом поле, а потом сгорела от рук мстительного хана.

– A дальше, что было дальше?

– Я всегда горела! Чуть что, и я сгорала дотла.

Так наложница говорит о своих похождениях. Но вдруг, освободившись от монгольского ига, древняя Москва становится набожной, обзаводится церквами и монастырями, объявляет себя истиной в последней инстанции. В качестве доказательства она показывает иконы Рублева и кремлевские храмы. К ней хочется прислушаться, чтобы понять ее аксиологию, но тут же она бросается пить водку в кабаках и поражает иностранцев своим развратом, о чем, конечно, потом она запрещает не только писать, но и думать. Западные записки путешественников и дипломатов о Москве на многие века становятся запретным чтивом! Это клевета! Москва не любит самоанализа, ее бесит анализ, сделанный за нее посторонним умом.

Москва пускается в кровавые игры, мечтает о завоеваниях, бросается на шею Ивану Грозному, берет штурмом Казань, Астрахань. Льется кровь. Любит ли Москва человеческую кровь? Это город-вампир?