Акимуды

Как следствие трагической истории, мы настолько укоренены в эстетике безобразного, что каждый из нас похож на воздушный шар, надутый ядовитым газом. Ветер раскачивает наши шары. Соприкоснувшись, они трутся друг о друга с визгливым скрипом, знакомым с колыбели. Нам не дано видеть неоднозначность явлений: мы созданы либо для проклятий, либо для восхвалений. Но и это задание мы выполняем кое-как; восторги ненависти и любви сменяются пожизненным равнодушием, нас душит жаба выживания, мы умираем раньше смерти. Когда нам в руки попадаются изделия культуры, сотканные из других переживаний, из острых прозрений, мы выглядим смешно и глупо – нам не хватает ни слов, ни воображения их бескорыстно обозначить. Мы стремимся либо их присвоить себе путем нетерпеливого одомашнивания, либо затаиться в зависти и отчуждении. Соответствия мира для нас идут лесом.

Я не читаю за рулем из чувства сострадания к пешеходам, но тут невольно зачитался – менты погнались за мной, и, видно, долго гнались, остановили уже на Новой Риге. Подходят вежливые, но с «калашом». Вопросы посыпались. Что за машина такая? И что за книга?

Машина, говорю, называется GT, взял на тест-драйв у Кристиана Кремера – у него в Химках бюро – покататься, не хочется отдавать, они уже просят отдать, а я тяну: приглянулась! Книга, отвечаю, Набокова. Новая. Ну, мало ли что он умер, а книга новая, недописанная – вот читаю и радуюсь за него. Чем автомобиль приглянулся? Тем же, чем и роман, – свободой своей, говорю, без ключа. Нажал на кнопку и едешь – как будто блаженствуешь в ванне с пеной, как будто мир иной, не наша дорога, забрызганная грязью, а совсем другой сюжет. Роман – автомобиль – шедевр! Это настораживает недоверчивых ментов. Но меня радует, что Набоков, оставаясь верным себе, не ищет проторенных дорог, обыгрывает сам себя и побеждает. Я от него это ждал, и он это сделал. Канва фривольна, жена распутна, но красота ее стегн (набоковское словечко!), похождений, ее бутона характера равняет распутность с чувством слова. Набоков не доделал свой GT – умер. Культура закрутилась колесом: низ и верх опасным образом соединились: не видно различия между панорамным видом из GT с его трехмерным навигатором (едешь – читаешь Набокова без риска для окружающих) и композициями литературного свойства. Нравится – не нравится, но таково время, и главное – не бояться.

Но напоследок я предупредил ментов: будьте бдительны. Не переедайте. Смотрите, что пишет Набоков: «Ненавижу свое брюхо, этот набитый кишками сундук, который я принужден таскать за собой повсюду вместе со всеми его спутниками: неудобоваримой пищей, изжогой, свинцовой залежью запоров, а то еще расстройством и первой порцией горячей гадости, извергающейся из меня в публичном сортире за три минуты до назначенной встречи».

Менты – хором: круто!

Набоков и сегодня бы жил в шестьдесят четвертом номере своей гостиницы в Монтрё, если бы не страсть к бабочкам. Ведь он в Давосе – знаете Давос? – помчался не за перспективами мирового рынка, а как всегда прочь от всех: от толстых зрелых женщин к Лолите, от людей – к бабочкам. И – сорвался, летел с горы кубарем, застрял в нелепой позе с сачком в кустах.

Слышу: зовет на помощь.

Смотрю: туристы, медленно плывущие на фуникулере над ним, думают, что это – клоун. И – хохочут. Среди туристов замечены Маркс, Ленин, Фрейд – все его лютые враги.

Не будьте клоунами, менты! Не подавитесь деньгами! Ловите бабочек и не ревнуйте своих распутных жен – не поможет. А что касается GT, то – я оглянулся и вздрогнул: он сидит, притаившись, на заднем сиденье… с сачком… в белых, испачканных альпийской травой шортах… м-да – это автомобиль для Набокова.

– Welcome home, Владимир Владимирович!

А в перспективе – народный автомобиль, и наш православный народ, весь в банной пене, будет ездить на нем в раю.

163.0

<НЕВЫЕЗДНАЯ ОТЧИЗНА>

Стелла сказала мне по секрету, что спасти меня может только Иран. Стелла сказала, что мне надо обязательно ехать в Иран. Помощники-двойники, Платон-мертвый и Тихон-живой (или наоборот?), хохоча, влезли ко мне в окно кабинета, сели на подоконник, в пионерских галстуках, в шортах на лямках, затрубили в медные трубы и намекнули, что от моего отзыва будет зависеть не только моя, но и их судьба.

– Езжайте проветритесь… – внушал Платон. – Тем более что там вышла ваша книга!

– На фарси! – вставил Тихон.

– Ждите приглашения от иранской стороны! Езжайте…

– Ведь никого не выпускают, а к вам такое высокое доверие… Любимчик первого лица! – подмигнул Тихон. – Ха-ха-ха!

Акимуду, видно, хотелось, чтобы я выбрал Тегеран в качестве образца. Я согласился поехать…

164.0

<БУДУЩЕЕ В ПРОШЕДШЕМ>

Персы красивы. Персы прекрасны! Иран – не страна, а подиум, по которому дефилируют чернобровые дети, женщины, старики. В солнечный день в Тегеране идет показ горделивых походок. Идут живые студентки и мертвые мальчики, мученики ирано-иракской войны, фотографиями висящие на разноцветных фонарях главных улиц.