Аккорды мракобесия. Том I

— Ильиц, Ильиц, я весь дрожу и наполняюсь ненавистью к мировой буржуазии и всему Дону. Дон надо сжечь и закопать вместе с обитателями, а пепел пустить по ветру. Дай мне только полномочия, и я всех, гусских свиней вырежу; на чертова мать, ты слысис, Ильиц? Буду жарить их на костре и пробовать шашлык. Ты понял, Ильиц?

Он тут же прослезился и готов был пасть на колени, но Ленин ухватил его за ухо и приказал оставаться на месте.

— Да, я в курсе. Пусть Янкель остается у меня политруком, а ты, Лейба, выдели десять дивизий с артиллерийскими пушками, сотни три пулеметов и…неограниченные полномочия. Несколько месяцев и бесхвостые обезьяны Дона исчезнут с лица земли, — запричитал второй мясник Лейба Бронштейн.

— А дети, а старики? может их оставить, пусть мучаются от холода и голода, — не унимался «демократ» Янкель.

— Янкель, ты страдаешь отсутствием политической закалки, — сказал Ленин, щуря левый глаз и сверля бедного, дрожащего еврея, скрючившегося в кресле. — Дети станут взрослыми и отомстят нам, как можно оставлять детей живыми, если их родителей убивают? Что касается стариков, то тут на ваше усмотрение, хотя они достойны наказания. Кто вырастил и воспитал врагов революции — они, так ведь? так. И пусть получают по полной. Пусть умрут достойно за дело мировой революции. А ты их жалеешь, слюнтяй. Я уже это говорил прошлый раз, теперь снова повторяю сказанное

− Я не жалею, дай мне полномочия, я их буду четвертовать, а потом отрубать головы. Фотографии тебе стану присылать. Только полномочия, Ильич.

Янкель был грамотным евреем, говорил хорошо по-русски, но, когда волновался или злился, искажал слова, как любой паршивый жид.

— Да, да по полной, всем, всех бесхвостых обезьян надо по полной. Всем устроить Карфаген.

Красный комиссар Южного фронта Колегаев − Брунжучис требует от подчиненных частей массового истребления казачества.

— Янкель! циркуляры на полное уничтожение казачества… завтра должны быть готовы! А сейчас оставьте меня, оба! Я не хочу вас больше видеть.

* * *

Первая волна казачьего геноцида покатилась со вступлением на Дон красных войск. Реквизировали лошадей, продовольствие, кое-кого, походя, пускали «в расход». Убивали офицеров. Иногда просто хулиганили — так, в великолепном Вешенском соборе устроили публичное венчание 80-летнего священника с кобылой. Потом сняли с него одежду, затянули веревкой мошонку и привязали к хвосту кобылы.

Но это было лишь начало, цветочки, лишь преддверие настоящего ужаса. Далее следовало полное раскулачивание или полное истребление крестьян независимо от социального положения.

Многие волости переименовывались в хутора, в села. Часть донских земель вычленялась в состав Воронежской и Саратовской губерний, подлежала заселению крестьянским пролетариатом. Во главе станиц ставили комиссаров, часто из немецких или еврейских «интернационалистов». Населенные пункты облагались денежной контрибуцией, распределяемой по дворам. За неуплату — расстрел. В трехдневный срок объявлялась сдача оружия, в том числе дедовских шашек и кинжалов. За не сдачу — расстрел.

Казаков начали грести под мобилизацию. Разошедшихся по домам из желания помириться, их, уже не спрашивая никаких желаний, гнали за Урал.

А кроме всего этого, начались систематические массовые расправы. Чтобы читатель не воспринял красный террор как исключительное свойство ЧК, отметим — на Дону свирепствовали в основном трибуналы, доказав, что в кровожадности они нисколько не уступают конкурентам.

На Дону, кроме трибуналов, убийц хватало. Соревновались с ними в зверствах все местные эшелоны советской и партийной власти, особые отделы, наполненные чекистами в основном еврейской национальности. Расстреливали офицеров, попов, атаманов, жандармов, простых казаков, всех, кто якобы выступал против советской власти. Мужское население от 19 до 52 лет секли шашками по ночам. Расстреливали семьи ушедших с белыми. Раз ушел, значит, «активный», значит враг мировой революции. По хуторам разъезжали трибуналы, производя «выездные заседания» с немедленными расстрелами. Рыскали карательные отряды, отбирая скот и продовольствие. Казнили при помощи пулеметов — разве управишься винтовками при таком размахе? Кое-где начали освобождать землю для крестьян-переселенцев из центральных губерний. Казаки подлежали выселению в зимнюю степь. Или, на выбор, под пулеметы.

В станице Урюпинской число казненных доходило до 60–80 в день. Измывались. В Вешенской старику, уличившему комиссара во лжи и жульничестве, вырезали язык, прибили к подбородку и водили по станице, пока он не умер. В Боковской комиссар расстреливал ради развлечения тех, кто обратил на себя его внимание. Клал за станицей и запрещал хоронить…

Хладнокровный палач и коммунистический фанат, Смилга, несколько позже, а точнее, в 1937 году, когда ему самому предстояло буквально на следующий день стать у стенки и выкрикнуть последнее: да здравствует товарищ Сталин, раскаивался, выпив стакан сивухи, но потом начинал те же бесчинства на Дону.