— Так вот…, недалеко от города расположены немецкие дивизии, вооруженные до зубов, поодаль китайцы, еще поодаль наш пролетариат, гопники нищий, злой люд. Это наша основная сила, они с лютой ненавистью будут в вспаривать животы имущем. Латышские дивизии движутся к Петрограду. Ты понял Янкель? Как отказаться от власти, которая валяется на улицах?
— Ты бредишь, Володя. Никаких дивизий нет. Ты говоришь, как во сне, это тебе только мерещится. Так много наговорил, я все запомнить не могу, — сказал Янкель и как актер, преобразился, массируя кулачком глазные яблоки.
— Дорогой вспомнишь, иди, иди, иди, Янкель, время дорого. Уговори этих бездельников…уговори. Хотя, нет, никуда не ходи. Давай устроим митинг, я должен произнести историческую речь.
Кацнельсону показалось, что вождь под мухой.
В столице России Петрограде не прекращались собрания, заседания, форумы, съезды, шествия с флагами, с лозунгами «долой». Собрался весб пролетариат, кроме кошек, голодных собак, мышей и всяких ползающий маленьких, но очень кусливых тварей. Но двуногие, огромные ростом твари на двух ногах всех заменили. Особенно пригодились всякие грабители, воры и убийцы, выпущены из тюрем. Общество как бы погрузилось в сплошную говорильню, душераздирающие крики далой, долой, потеряв интерес к закромам, сбору урожая, выпуска продукции. Все хотели свободы, еще не зная, что такое свобода, что делать с этой свободой, как ею распорядиться и к чему она приведет.
В этом прекрасно разбирался Ленин. Ему важно было, чтобы этот хаос продолжался как можно дольше, чтобы он густел, становился неуправляемым, тогда он со своими боевиками, евреями всей Европы, поднимет красные знамена и пустит русскому мужику-буяну кровь, и сделает его рабом.
Пришлось снять женскую одежду надеть босоножки и галстук. Как раз в это время речь произносил матрос. Он часто заглядывал в бумажку и даже пытался читать, но все выходило плохо. Ленин нахлобучил кепку, оттолкнул матроса плечом и начал речь. Ленин был неважным оратором, но старался производить впечатление народного трибуна. Не пользовался бумажкой, но не произносил некоторые буквы и как правило выдавал ерунду, обращаясь к слушателям в последних рядах
− Что мы делаем? Что п…олета…ат делает? А ничего не делает, а надо, чтоб что-то делал…еволюция не ждет…еволюция кипит, как гороховая баланда в голодном брюхе, и массы кипят. Только резолюции…ринимаем. Систематической работы большевики не ведут, чтобы подготовить свои военные силы для захвата власти. Сама обстановка делает политический воп…ос воп…осом военным. Со сто…оны пролета…иата это п…еступление. По-моему, надо агити…овать с…еди па…тии за се…ьезное отношение к восстанию с о…ужием. Без о…ужия не восстание. Все пе…реписать на машинке и ст…елять, ст…елять и еще….аз ст…елять й…вашу мать. Никто ничего не понял, но среди интеллигенции нашлись такие умники, которые сразу заявили: гений. Обычно, когда говорят гении с трибун — ничего не понятно. Ленин все трещал сумбурно, скучно и путано. На митинге присутствовали и ученые марксисты с блокнотами в руках.
— Я пропустил слово, подскажи Барух, — обратился кандидат наук Мизинец.
— Не мешай, гений говорит. Какой слог, какая речь. Сегодня же будет статья в газете «Правда».
— А я в зурнал, у меня узе страниц сорок, — похвастался ученый Мизинец. — Спасибо, сто ты сообцил о митинге. Я так старался поймать вступление вождя трудящимся на сего любимца Бланка.
Кандидат наук Мизинц умолк, он с нетерпением ждал, что скажет профессор Круп. В своих выступлениях профессор Круп не чуждался бранных слов и пролетарских выражений.
— Ленин — прохвост, но великий прохвост. Из его кривого рта как горох течет слюна на головы гусских дураков и наших умных ребят, которые эту слюну потом тщательно собирают для музеев. Будь я на месте этого болтуна, я бы сократил свою речь наполовину. Я ему не один раз советовал как другу, не мучай ты людей своими речами. Они устают, а должны работать.
Ленин держал аудиторию на взводе полтора часа, но всем казалось, что лекция длится уже пятый час. Профессор Крупп выдвинул теорию, что это новая, социалистическая форма общения руководителя государства с народом. Он вытащил носовой платок из нагрудного кармана и сунул его в штаны, чтобы омочить и выдать мочу за слезы.
Когда Кацнельсон оттащил Ленина от трибуны и принял аплодисменты в свой адрес, три ученых поспешили к вождю, окружили его и стали нахваливать. Профессор показал мокрый платок и заверил лектора, что таких платков — море. Он сам видел, как слушатели плакали от умиления. Вся площадь, которая будет носить имя Ленина, погрузилась в море слез, а он, профессор, нескольких университетов Западной Европы, обошелся только платком.