«Можно предположить, что никогда никто из этих ревнивых заступников за еврейство и не заглядывал в наши южные и западные губернии, потому что даже поверхностное знакомство с краем не может не вызывать добросовестного человека на серьезное размышление о способах избавления от тирании еврейского могущественного кагала, о создании сносных не для евреев, а для русских социальных и экономических условий существования… Шинкарь, корчмарь, арендатор, подрядчик — везде, всюду крестьянин встречает еврея; ни купить, ни продать, ни нанять, ни наняться, ни достать денег, ничего не может он сделать без посредства жидов — жидов, знающих свою власть и силу, поддерживаемых целым кагалом (ибо все евреи тесно стоят друг за друга и подчиняются между собой строгой дисциплине), и потому дерзких и нахальных»…
− Янкель, дорогой! как я рад! И мировая революция тебя не забудет, и памятник тебе поставят. Ты разработал уникальные методы конспирации на Урале. Все работают в одном котле, преследуют одну и ту же цель и никто не знает, кто, чем занимается. В узеньких кубриках трудятся два человека, но ни один не знает, что делает другой. Это архи секретно, архи важно. Эти методы и останутся в политике нашей партии до конца света. Мы постареем, мы уйдем, а методы конспирации останутся. Ни один пролетарий, ни один гопник не должен знать, что делает другой, но каждый чекист должен знать, что делают остальные члены партии и беспартийные товарищи, т. е. все вкупе. Мы установим тотальную слежку за всеми с целью обнаружения врагов. Ты выдающийся марксист-ленинец, Янкель! — Ленин растопырил руки и заключил Кацнельсона, будущего Свердлова, в объятия, трижды чмокнул его в бородку и прижал к груди. Два еврея были приблизительно одного роста, одного нрава, но разных возможностей: Ленин был рожден командовать, а Кацнельсон — исполнять волю старшего, правда, одного-единственного. И этим единственным был его друг Ленин. − Ты − настоящий друг. И не только друг, но и выдающийся марксист. После изучения моей статьи «Марксизм и восстание», ты блестяще сдал экзамен, а после сдачи экзамена, дело сдвинулось с места. Ты стал меня поддерживать, а меня поддерживать, это все равно, что себя поддерживать, Янкель, мой дорогой еврей, памятник тебе будет в Свердловске, и город будет носить твое новое имя — Свердловск — все пять тысяч лет, Янкель. Вождь мировой революции, то бишь я, собирается дать еще одно поручение, оно более важное, более своевременное, чем то, которое я давал тебе месяц тому назад. Это архи важное поручение, сука буду, он всех ублюдков схватит за шиворот и на сковородку…поджарить жирные зады и отдать пролетарским псам.
− Великий и мудрый Бланк! два еврея − это сила, неодолимая сила, а нас, кажется 25 особей, назначенных самим богом.
− 25? обижаешь, Янкель. В Петрограде 250 тысяч евреев, и я. А я — это сто миллионов евреев и все мы готовы сражаться за дело мировой революции, отдать свои жизни, если партия потребует и лично я, поскольку я и партия — это одно и то же. Конечно, есть среди нас и такие, кто просто зарабатывает деньги, а так как у нас денег куры не клюют, то нам это позволяет содержать их всех довольно прилично. Но…Янкель, учитывая твои дипломатические способности, а ты очень, очень хороший дипломат, твое умение приспосабливаться, разоблачать, выстраивать нужную нам линию, делать из врага друга на определенный период, то партия тебе поручает очень деликатное дело. Никто не справится с таким поручением, а ты справишься, ты дипломат новой ленинской эпохи. В прошлый раз ты плохо выполнил мою просьбу, но я думаю, ты раскаялся в этом, а потому давай все сначала.
− Не томи душу, Вольдемар, жид проклятый, которому нет цены со времен создания Торы. Раскрывай секрет поручения, а то я могу потерять интерес к жизни в коммунистическом раю, то бишь, к твоему поручению.
− Потерять интерес к поручению партии? Янкель, я тебя не узнаю. Повтори еще раз, что ты сказал, и наши дороги разойдутся навсегда, как два мамонта, сука буду. Но прежде скажи, сколько ты получаешь в партийной кассе? вот вчера, сколько ты получил золотых рублей, е….твою мать?