Аккорды мракобесия. Том I

Софья в страхе не знала, что делать дальше, как быть? Желание жить подсказывало ей: надо приспособиться. И она стала жить какой-то двойной жизнью, убирала, а когда менялись хозяева, привыкала к ним. И все это ради жизни. В свободные минуты уходила на берег Невы, смотрела на воду, крестилась и шептала: да будет вам эта вода пухом. Вы нашли вечный покой, а я не могу, я должна провести жизнь в страдании, я не могу сама на себя наложить руки. Прошли годы… Она прожила долгую жизнь. Уже резни не было, уже можно было жить на пенсию в своем уголке, который выделила ей советская власть, но тут началась война, вторая мировая…

36

«Собрал начальник еврейцев и говорит им: «Скажите, мерзавцы, в чем, по-вашему мнению, настоящий вред состоит?» — И ответили еврейцы единогласно — «Дотоле, по нашему мнению настоящего вреда не получится, доколе наша программа вся во всех частях выполнена не будет. А программа наша вот какова: Чтобы мы, еврейцы говорили, а прочие все молчали. Чтобы наших, еврейцев предложения принимались немедленно, а прочих желания оставались без рассмотрения. Чтобы нас, мерзавцев, содержали в холе и нежили, а прочих — в кандалах. Чтобы о нас, о мерзавцах, никто слово сказать не смел, а мы, еврейцы, о ком задумаем, что хотим, то и делаем. Вот коли все это неукоснительно выполнится, тогда и вред настоящий получится. — Ладно, — говорит начальник, — принимаю вашу программу, господа мерзавцы. С той поры вредят еврейцы невозбранно и беспрепятственно»…

М. Е. Салтыков-Щедрин, писатель

В скором времени, после захвата власти, и довольно долго длившийся эйфории, Ленин принимал генерала немецкой разведки Гофмана. Гофман, как и раньше, когда Ильич был его послушным сотрудником, тщательно и аккуратно выполнял его указания, вел себя и сейчас высокомерно и редко заглядывал в его мигающие глаза, точно так же держался и теперь, да еще сплевывал на пол, выказывая тем самым крайнее пренебрежение к хозяину кабинета. Ильич в силу своего короткого роста, подпригивал в кресле, дабы казаться выше и значительнее, но Гофман в это время сверлил его глазами, как бы намереваясь произнести: смирно, коротышка.

Короче Гофман вел себя и сейчас точь-в-точь, как в былые времена, когда коротышка Ленин был его подчиненным. Да еще громко сморкался и его глаза не останавливались на убранстве кабинета, в котором сидел Ленин, утопая в мягком кожаном кресле.

Генерал был в новеньком костюме, черном как смоль, жилетке, рубашке и галстуке, белых перчатках, пренебрежительно дергался в кожаном кресле, и…спустя несколько минут, пренебрежительно произнес:

— Приветствую, герр Цуцик, шпион и предатель Россия на Германия. Раньше моя думать: тебья повесят, как только твоя ступит на русский земля, а ты стл глава Россия, как это так, гер Цуцик? Этот кресло, в который ти меня усадил из Зимний дворец? Ти его украл, герр Цуцик? Оно принадлежит русский царь, а не шпион Германия на Россия.

— Национализировал, генерал Гофман, — произнес Ленин раздражительно. — И я вм не Цуцик, я вождь мировой революции…и…и я никогда не находился в вашем подчинении, и шпионом не был.

— Герр Цуцик! коротконогий герр Цуцик! ти есть на болшой удача. Я принес тебье зарплата за март месяц на общий сумма 35 марок, 10 пфенниг за хороший работа на немецкий разведка. Этот зарплата есть до того, как ты сел в бронированный вагон и направился на Россия для рэволушэн на Петроград. № 5 марок есть огромный сумма, герр Сусик.

— Что вы, что вы?! Никакой разведки я не знаю, — дрожащим от злобы голосом произнес Ленин. — Прошу не лепить должность гопника руководителю государства. Вчера мы были союзниками, а сегодня мы ведем войну друг с другом, генерал Гофман!

— Ти нам платить долг, генерал Цуцик, — холодным тоном произнес генерал Гофман, доставая портсигар, блестевший серебром. — Ти спичка есть? Дай спичка, Цуцик.

— Фотиева, принеси коробок генералу.

Ленин, тоже не лыком шит, только наклонил лысину и пальцем ткнул в галстук генерала, давая понять, что можно начинать беседу без предисловий, и по делу.