АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 2

Воздействие метеорита на растения ужасно и химерично; но он оказывает влияние и на животных. Поначалу, из-за непонятных следов на снегу, это влияние лишь предполагается — но подстреленный сурок, со странным выражением на морде и изменёнными пропорциями, полностью подтверждает это предположение. И, наконец, мы становимся свидетелями абсолютного ужаса, происходящего с людьми, подвергнутыми тому же химерическому процессу, что растения и животные; совершенно безумному процессу, проходящему по те же стадиям, что и в остальных составляющих пейзажа: «К июлю она разучилась говорить и стала ползать на четвереньках, а на исходе месяца муж заметил, что в темноте от неё исходит свечение». Исход для человека, как ранее для растений и животных, предрешён: «Он сделался пепельно-серым, а от хрупкого тела на ходу отлетали усохшие части». Мы видим людей, ставших столь же химерными, как флора и фауна вокруг них; осязаемость и неотвратимость этого ещё более ужасна, чем противоестественная связь между человеком и «иными», которая прослеживается у Мейчена и Ходжсона.

К. Л. Шур и химерическая сексуальность

в «Поцелуе чёрного бога»

Рассказ Кэтрин Люсиль Мур «Поцелуй чёрного бога» был опубликован в октябрьском выпуске Weird Tales за 1934 год — чуть менее чем через два года после того, как увидела свет первая определяющая жанр «меча и магии» история Роберта И. Говарда о Конане. Мур стала любимицей поклонников этого жанра, и, благодаря своему персонажу Джирел из Джойри, главной героине рассказа, она нашла себя в нём, помещая в дальнейших своих произведениях Джирел в центр повествования. Истории о Джирел имеют местом действия средневековую Францию — в отличие от историй Говарда о Конане, разворачивающихся в мифической Хайборийской эре, — и это позволяет вымыслу проникнуть в плоть реального мира, создав химерические пейзажи, источающие зло. По факту, «Поцелуй чёрного бога» посвящён именно погружению в химерическое и пересечению его территорий.

Странствие Джирел происходит по причине сексуального домогательства, случившегося после её пленения Гийомом-завоевателем. Он срывает с неё шлем и оказывается поражён тем, что под ним скрывается рыжеволосая дева. Узнав о том, кто перед ним, он целует её, хотя это и «то же самое, что целовать лезвие меча»[8]. Разворачивайся действие рассказа в ином месте и времени, он бы наверняка содержал более существенное сексуальное домогательство, но восемьдесят лет назад и этого было вполне достаточно, чтобы говорить о покушении на честь. Пленённая Джирел не может ни забыть, ни простить этого, поскольку «вкус его губ, казалось, навечно пропитал губы Джирел, а на плечах она по-прежнему ощущала тяжесть его рук». Она готова отправиться в бездну «глубже, чем глубины преисподней», дабы отыскать там нечестивое оружие, которым она сможет свершить свою месть.

Почти сразу же мы сталкиваемся с причудливой геометрией. Джирел разбирает кладку, открывая туннель, который уходит по спирали вниз, как если бы им пользовалась какая-то гигантская змея. «Спираль коридора была не простой земной спиралью. Амазонка не была знатоком геометрии, но интуитивно чувствовала, что эти изгибы отличались от любой кривой, которую можно воспроизвести на Земле. Туннель вел в неведомую темноту, и девушка, не в силах сформулировать это в словах, все же догадывалась, что тьма скрывает нечто иное, незнакомое — какое-то многомерное пространство, не только сокрытое толщей земли, но, как знать, может быть, и временем».

Судя по этому описанию, можно предположить, что Мур отдаёт дань уважения «неевклидовой геометрии» Лавкрафта; но это не так. Она не была знакома с «Зовом Ктулху» вплоть до 1935 года, когда, после публикации «Поцелуя чёрного бога», Лавкрафт начал с ней переписку и выслал ей две стопки своих рассказов. В своём письме от 27 мая она отвечает ГФЛ так: «Вы действительно ошеломили меня и заставили содрогнуться от описания геометрии города Ктулху». Это описание напомнило ей кошмарные сны, которые в детстве часто посещали её, поскольку она была очень болезненным ребёнком. Примечательно то, как она описывает эти сны: «Ничто из происходившего невозможно было описать с позиции чего-то осязаемого, потому что воспринимала я всё это без помощи каких-либо чувств. Там был беспросветный сумрак, но он был непостижим моему окутанному сумраком разуму; и ничто не имело размеров, однако всё источало внушающее ужас величие вне пределов каких-либо измерений. Поверхность под ногами была зыбка — но не оттого, что то, что попирали мои ноги, было зыбким: зыбким было абсолютно всё, что воссоздал мой больной разум».