АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 2

Даже с учётом отсутствия связи с религией, согласно мейченовской же концепции, в его двух наиболее известных работах — «Великий бог Пан» и «Белые люди» — вторжение зла возникает из несовместимости ранних языческих религий и современного автору христианства. Это не следует интерпретировать в том смысле, что подобные прежние религии изначально злы; скорее надо понимать, что они не совместимы с современным миром. Эта несовместимость имеет тот же эффект, что и отравление с потенциально летальным результатом. Зло восстаёт во всей красе прямиком из этой несхожести и частично раскрывается через эффекты внешней среды.

«Великий бог Пан», впервые опубликованная в 1890 году, вероятно, наиболее влиятельная из историй Мэчена. Ключевой аспект в ней — чувство ужаса, или же благоговения[4], выраженного в той мысли, что взгляд в лицо бога равноценен безумию. В первой главе этой повести противопоставляются друг другу два пейзажа: «Ты видишь меня стоящим здесь рядом с собой и слышишь мой голос; но я говорю тебе, что все эти вещи — да, от звёзды, что только что зажглась в небе, до твёрдой почвы под нашими ногами — я говорю, что всё это не более чем грёзы и тени; тени, что скрывают реальный мир от наших глаз». Есть два мира, первый из них мы воспринимаем органами чувств и полагаем реальным, но есть ещё другой, практически платонический по своей природе.

Но для того, чтобы ощутить этот другой, химерный мир, нужно заплатить дорогую цену, как узнаёт на собственном опыте добровольная подопытная Мэри. Она становится «безнадёжной идиоткой. Тут ей нечем помочь; в конце концов, она же видела Великого бога Пана». Дальнейший сюжет комбинирует элементы детективного жанра и литературного декаданса, в котором гибрид, рождённый этой нечестивой ночью, приносит гибель всем, кого встречает на своём пути. Элементы порченого пейзажа включают дом, имеющий «исключительно неприглядное обличье из всех, какие когда-либо доводилось ему встречать», вино, «примерно тысячелетней выдержки», и человеческое тело, которое трансформируется и начинает «таять и растворяться» прямо на глазах.

В «Белых людях», завершённых в 1899 и опубликованных только лишь в 1904, нет чётко выраженного антагониста, что отличает рассказ от большинства образчиков жанра. Тут даже не одно божество, но скорее само язычество как целостность и связанные с ним церемонии призыва сил тьмы, заканчивающиеся катастрофой для девушки-протагониста. Её находят мёртвой близ статуи древнего идола, но не ранее, чем она узнаёт и встречается с различными аспектами химер-ности, хотя, в своей невинности, и не может распознать их как таковые.

Среди её самых ранних воспоминаний — белые лица, белые люди, что отличаются от нормальных в этом их запоминающемся аспекте. Но истинное пришествие химерности случается после того, как она обнаруживает странную местность, идя вдоль ручья, продираясь сквозь кусты, низко нависающие сучья и колючие заросли, карабкаясь вдоль тёмного туннеля, чтобы в итоге оказаться на холме, похожем на «другой мир, которого никто не видал и не слыхал прежде». В этом странствии девушке попадаются валуны, имеющие вид «ужасных зверей, высовывающих языки, а другие были такими, что и слов нет, чтобы их описать». Камни скачут вокруг и танцуют, и она понимает их пляски и вступает в них, а её изначальный ужас оборачивается очарованием и наслаждением.

Её гибель подчёркивается простыми, но глубокими словами: «Она отравила себя — во времени». Древние языческие божества вырвались из своего времени, будучи приглашены в наше; они и оказались тем несовместимым злом, поразившим шестнадцатилетнюю половозрелую девушку, которое в итоге и погубило её. Любопытно, что чувство искажённого времени — приём, много раз повторяющийся в последующих химерных пейзажах.

«Белые люди» охватывают целый ряд идей, затрагивающих химерный пейзаж:

1. Чувство противопоставления к «нормальному» окружению, так что часто мы имеем чистую инверсию, возникающую при переходе от одного к другому;

2. Чувство неестественности, когда нереальное становится реальным;

3. Временное размыкание, возникающее в силу того, что поток времени более не ограничен;

4. Связь с концепциями зла (иногда, хотя и не всегда, с религиозными коннотациями), выраженная в идее, что пейзаж может инфицировать или отравить наш мир;

5. Инфицированность нашего мира может иметь вредоносный эффект на людей, что является, пожалуй, наиболее пугающим и нездоровым аспектом.