Аконитовые грёзы

Мужчина замер на пару мгновений. Затем неспешно нащупал на своей шее золотую цепочку и, подцепив двумя пальцами, вытянул небольшой кулон из-под рубашки.

Необычайной красоты стеклянный сосудик. Песочные часы, размером от силы в три дюйма. Песочные часы, в которых не было песка.

– Но… А как же…

– Измерить время в месте, где его не существует, достаточно сложная задача, – добродушно усмехнулся стригой, обнажая заостренные клычки. – В часах нет песка, ты права, но в них заключена жара шумерских пустынь, и в полной тишине шорох песка всё же можно расслышать… Полагаю, – Ноэ закрыл лаза, втянул воздух носом, провел заостренным языком по губам. Помолчал. – Да, полагаю, если запустить часы сейчас, последняя песчинка упадет к часу завершения следующей Жатвы.

– И как понять, что время истекает? – я продолжала рассматривать подвеску в руках стригоя, что зачаровывающе переливалась.

– Часы будут становиться все горячее и горячее, начнут обжигать, и когда время будет на исходе, станут нестерпимо огненными. Опалят кожу.

– Мне придется забрать твою подвеску? – человеку, не знавшему, насколько Ноэ дорожил этим кулоном, вопрос мог бы показаться глупым; однако мне было ведомо, что стригой никогда не снимал золотой цепочки со своей шеи… И только сейчас я заметила, что сплетена она была очень похожим на удавку образом.

Ноэ скривился, нехотя кивая:

– Да. Я отдам ее тебе на время.

Вытерла вспотевшие ладони о платье. Чего таить, бездна привлекательна; и всю свою жизнь я была готова пасть в ее тьму. Если уж мне суждено погибнуть от аконитового зелья, не достигнув цели, то чего ждать?

– Хорошо. Давай попробую расколоть оболочку дракона, – ответила твердо. – Как я пойму, что он начинает обращаться?

– У него внутри грудной клетки загорится, начнет светиться, – качнул головой Ноэ. – Чешуя проступит из-под кожи. Его охватит огонь, и он обернется, – стригой недолго помолчал, пока я пыталась представить, как это будет выглядеть. – Признать откровенно, никогда такого не видел; да и, пожалуй, практически никто из наших мест не заставал трансформацию дракона. Я знаю наверняка, что сама трансформация не может повредить находящимся рядом. Это миг, когда сознание не существует; а любое действие совершается посредством воли.

Князь

На улице стояла звенящая тишина. Туман медленно полз по земле, постепенно становясь выше и укутывая город почти неразличимой серой пеленой. Приглушенный мир словно задержал дыхание, в страхе ожидая неминуемого – такое ощущение обычно возникало в Час Жатвы, миг, когда кровожадные твари бесстрашно выползали на охоту за потерявшимися душами, неосмотрительными жителями Межмирья, заблудшими странниками из Шуанны. Жатва всегда наступала неожиданно. Одни говаривали, что приход ее связан с переменами в людском мире. Другие – что в час этот боги испытывали миры на выносливость, желая измерить их прочность и стойкость перед неизбежным наступлением конца бытия; искушали монстров Истинного ада грядущим апокалипсисом, делая их злее и свирепее дразнением, ибо срок фатума не пришел. Беспредельная тьма Пустоты ожесточала и без того суровых и свирепых тварей, кипящая ярость делала их еще более зловещими и жестокими. Жатва в Нигде и прочих городках-островках Вакуума – лишь ступенька, маленькая репетиция Великой гибели, последней схватке и всеобщей расплате. Улицы, обычно шумные и оживленные, становились в подобный час забытыми и пустынными; обитатели Нигде прятались за стенами от улиц, чертили вокруг себя пентаграммы, магическими символами расписывали двери, солью и травами перекрывали входы в свои жилища, пока в плотном тумане мелькали злобные тени, и только очертания горящих алых глаз вспыхивали в густеющей тьме…