Акриды

Сверху, из Ноева ковчега, вниз спускался на веревочке, сверток. Флоренсов открыл форточку и достал его. В синей оберточной от сахара бумаге он нашел горбушку сыра, кусок колбасы, пеклеванную булку и немного спирту в аптечном пузырьке.

К пузырьку, наподобие рецепта, была приклеена записка, в которой Флоренсов прочел:

«Узник, утешься! Для поддержания слабеющего духа посылаю малую толику живительных капель и прочей снеди. А козни Мымры сокрушим. Баламут».

Флоренсов облегченно расправил плечи, усмехнулся во весь рот и оживленно крякнул:

— Добре…

Потом он водой разбавил спирт, который бурсаки воровали в физическом кабинете и в аптечке, выпил, смеясь, закусил, выбросил уличающие бумажки в форточку и заходил по камере, насвистывая отрывки арий.

Перед вечером загремел большой железный замок, и в карцер явился Мымра со сторожем Левадою. Оставив Леваду за порогом, Мымра нерешительно сделал несколько шагов вперед, быстро поискал чего-то глазками по углам и стенам, придал слащаво-лицемерное выражение лицу и сказал:

— Флоренсов, подойдите ближе!

Флоренсов враждебно не двигался с места.

Мымра с притворным сожалением покачал головой.

Вздохнул, сложил по-монашески крестом руки на груди и заговорил. Тон его голоса был вкрадчиво-мягкий, и это удивило Флоренсова.

«Что ему, иезуиту, от меня надо?» — подумал он.

— Послушайте, Флоренсов, — начал Мымра. — Мы такой способный, мы можем быть полезны родителям и обществу… Мы должны пожалеть нашу матушку… Ай-ай… Почему же мы так нераскаянны. Зачем мы во зло употребляем данные от бога нам способности? «Акриды», например… Мг-гм.

«Вот оно в чем дело, — вообразил Флоренсов. — Фарисей! Ханжа!».

— Почему мы не заботимся о нашем будущем? Мы ведь будем уволены, — продолжал Мымра. — А жаль, жаль!.. По ходатайству нашему перед отцом ректором, мы могли бы попасть даже в академию. Куда же мы денемся с волчьим билетом?..

Фальшивые речи Мымры уже начали раздражать Флоренсова. Он повел плечами и резко оборвал:

— Не беспокойтесь, Нил Павлович! Не пропаду! Буду карикатуры рисовать… и помещать в столичных журналах.

Лицо Мымры позеленело, губы мелко запрыгали, и в водянистой мути зрачков зажглась злоба; но он сделал над собой усилие и, торопливо скользнув рукой по пуговицам, с прежней неискренностью продолжал в уступчивом тоне:

— Ах, Флоренсов, Флоренсов!.. Как мы упорны!.. Жаль, жаль!.. Поразмыслите по-доброму и дайте ответ… Зачем нам ссориться?.. Мг-гм. По-доброму, Флоренсов, по-доброму!..

Он покачал головой и удалился.

Флоренсов подсел к окну. В душе разливалось неприятное ощущение чего-то липкого и грязного, от чего становилось нестерпимо.

— Фарисей!.. Подкупить думает… — брезгливо проговорил он.

Вдали погасал закат. В золоте и кармине рдели края кучных весенних облаков. Косые холодеющие лучи тонкими стрелками пронизывали верхушки тополей.

Флоренсов решительно и энергично сжал кулак:

— Нет, на подлость не согласен. Пусть выгонят из семинарии!

Он достал из кармана карандаш и стал рисовать на стенке в виде ящура только что вышедшего Мымру. В этом было веселое утешение.

1913.