Акселерандо

—Я? Наверное, да. — С минуту Памела молчит. —Хотя к этому вопросу есть столько разных подходов, что трудно понять, какому верить… Долго, очень долго я подозревала, что твой дед, на самом деле, просто знает ответы. И что я была неправа во всем. Но потом… — Она опирается на клюку. —Он объявил, что выгружается. И тогда я поняла, что все, что у него было — это только античеловеческая и жизнененавистническая идеология, которую он принимал за религию. Восхищение зануд и небеса артилектов. Простите, но нет, спасибо. На это я не куплюсь.

—Ох. — Сирхан, прищурившись, смотрит на облачный пейзаж — на мгновение ему кажется, будто он видит что-то в далеком тумане, на неопределимом расстоянии (сложно отличить сантиметры от мегаметров там, где нет ни единой точки опоры, а в пространстве до горизонта уместится целый континент), но что именно — он сказать не может. Наверное, еще один город, с очертаниями моллюска, с выдвигающимися антеннами, и причудливым хвостом узлов-репликаторов, колыхающихся внизу. Потом его скрывает полоса облаков, а когда проясняется, там уже ничего нет. —Но что тогда остается? Если не верить в благосклонного создателя ни в каком виде, умирать должно быть страшно. Особенно если делать это так медленно.

Памела улыбается, но и череп выглядел бы жизнерадостнее. —Это же совершенно естественно, дорогой мой! И тебе же не надо верить в Бога для того, чтобы верить во вложенные реальности? Мы используем их каждый день, как инструменты сознания. Примени антропный принцип — и разве не станет ясно, что вся наша вселенная, вероятно — симуляция? Мы живем в довольно раннюю эпоху ее истории. Возможно, это… — она тычет в сторону алмазоволоконной внутренней стенки пузыря, ограждающей город от завывающих криогенных сатурнианских штормов и удерживающей неустойчивую земную атмосферу внутри, а водородные ветры и аммиачные дожди — снаружи — …всего лишь одна из симуляций в паноптикуме какого-нибудь генератора древней истории, который миллиард триллионов лет спустя прогоняет заново все возможные пути возникновения разума. Смерть будет пробуждением кем-то большим, вот и все. Ухмылка исчезает с ее лица. —А если нет, то я просто старая дура, и заслужила то забвение, которого так желает.

—Но как же… — Сирхан умолкает. По его коже ползают мурашки. Она может быть сумасшедшей — вдруг осознает он. Не клинически сумасшедшей, просто повздорившей со всей вселенной. Скованной своим патологическим представлением о своей собственной роли в реальности... —Я надеялся на воссоединение — тихо говорит он. —Вашей семье довелось жить в необычайных временах. Зачем портить эти дни язвительностью?

—Зачем портить? — Она смотрит на него с жалостью. —Все с самого начала было порчено. Столько самоотрицающей жертвенности, и ни капельки сомнений. Если бы Манфред так страстно не хотел не быть человеком, и если бы я со временем научилась бы гибкости, возможно мы бы все еще… — Она прерывается на полуслове. —Как странно.

—Что?

Памела с удивлением на лице поднимает клюку и показывает ей на вздымающиеся грозовые тучи.

—Клянусь, я видела там омара…

* * *

Амбер просыпается средь ночи в темноте и удушающем давлении, чувствуя, будто она тонет. В первый ужасный миг ей кажется, что она снова очутилась в сомнительном пространстве по ту сторону маршрутизатора, и по ее мыслям пробираются ползучие зонды, выведывающие весь ее опыт вплоть до самых далеких и тайных закоулков ее сознания. Ее легкие как будто превращаются в стекло и разбиваются на мелкие осколки, но в следующий момент она приходит в себя и хрипло откашливается, жадно вдыхая холодный полуночный воздух музея.

Жесткость каменного пола под ногами и необычная боль в коленях подсказывают ей, что она больше не на борту Выездного Цирка. Чьи-то шершавые руки удерживают ее за плечи, ее рвет синим туманом и сотрясает приступами кашля. Синеватая жидкость сочится из пор на коже, испаряется с рук и грудей, и в движении завитков пара чувствуется некая целенаправленность. —Спасибо — наконец выдает она. —Могу дышать.

Она садится на пол, замечает, что обнажена и снова открывает глаза. Все вокруг приносит чувство необычности и странного неудобства, которого не должно быть. Открывая глаза, она ощущает миг сопротивления, и только потом как веки слушаются ее. Чувство встречи с чем-то забытым и знакомым — будто попасть в родной дом после многих лет странствований. Окружение, вместе с тем, этому чувству решительно не соответствует. Вокруг чернильно-густые тени, из которых выступают яйцеобразные контейнеры, и то, что находится в них, похоже на мечту анатома — тела в разнообразных, но одинаково ужасно выглядящих стадиях сборки. И рядом сидит какое-то необычно нескладное существо, которое и держало ее за плечи — тоже обнаженное, но покрытое оранжевой шерстью.

—Ты уже проснулась, ма шери? — спрашивает орангутан.