Аксенов

А.К.:Мы с западным миром по отношению друг к другу были зазеркальями. Как писал один англичанин, очень смешной, я сейчас не могу вспомнить кто: «Нет ничего более похожего на карикатурного английского тори, чем Хрущев в шляпе». Западные люди не понимали, что истеблишмент и маргиналия — они остаются истеблишментом и маргиналией везде, только по линии железного занавеса — он же зеркало — направления меняются… Да, конец у этой истории прекрасный. Марьинорощинский мент видит: сидит на скамейке пьяный человек в иностранном пальто и спит. Мент, конечно, имеющий ориентировку на розыск прогрессивного американского писателя, подходит и деликатно интересуется — чего спим, гражданин? А Стейнбек знаками и тремя русскими словами объясняет, что он — знаменитый американский писатель и может спать где хочет. Тут мент обрадовался и говорит: рад познакомиться, товарищ Хемингуэй. Это Стейнбеку-то! Который Хемингуэя, своего вечного соперника, терпеть не мог! То-то ему, я думаю, обидно стало, что даже для московского мента знаменитый американский писатель не он, великий Стейнбек, а все тот же проклятый Хем.

Е.П.:Как-то удалились мы от темы…

А.К.:Мне кажется, нам и не нужно выходить прямо на тему. Иначе у нас не беседыполучатся, а ровненькая такая книжка «Жизнь и творчество Василия Павловича Аксенова», для средней школы… А в этих разговорах — наше отношение к нему. Вот, например, сегодня меня больше всего нервирует, именно не волнует, а нервирует, то есть просто дергает то, что мы все время обсуждаем взаимоотношения Аксенова и государства, Аксенова и общества. Уже вроде бы выяснили все, можно бы теперь побольше про Аксенова и собственно литературу…

Е.П.:А эти взаимоотношения были постоянно в динамике, понимаешь? Менялись взаимоотношения Аксенова и государства, Аксенова и общества. Одно дело — эти взаимоотношения в шестидесятых, другое — в восьмидесятых… Вот еще одна история, которую он тоже любил рассказывать. Прилетел он однажды, еще в шестидесятых, в Болгарию. В чем была ситуация? Он прилетел как бы в колонию из как бы центра империи. Как бы начальником из как бы центра соцлагеря. А в Болгарии в это время так же, как и у нас, боролись с тлетворным западным влиянием на молодежь и тому подобное. И на него набросились болгарские комсомольцы, дружинники — у него были длинные волосы, брюки узкие, не такие, как положены на просторах мира и социализма… Значит, они его стали вязать, а он закричал — я советский! А они ему, ухмыляясь, говорят — мы тоже советские. То есть он-то имел в виду, что он не болгарский подданный, а они поняли в идеологическом смысле. А поскольку он был звезда и действительно советский, то есть приехавший в командировку из СССР, его тут же отпустили, да еще и извинились перед знаменитым московским «братушкой». Выходит, он для кого-то был настоящим советским…

А.К.:Такая история могла бы быть и в каком-нибудь Сестрорецке или Воронеже. И потом, когда разобрались бы, за выпивкой местный начальник сказал бы: видите, Василий Палыч, мы-то друг друга понимаем, но вот народ… не принимает народ вашу позицию. Вот еще на чем стояло все — народ, видите ли, не принимает.

Е.П.:Опять от темы уходим… Нет, здесь я с тобой не согласен насчет народа. А что такое народ?

А.К.:Если мы согласимся с тем, что народ — это бригадмильцы…

Е.П.:Ну, это уж ты… Я никогда не соглашусь. Просто даже из уважения к народу.

А.К.:Ну, мы с тобой еще поговорим на эту тему, ты к народу лучше относишься, чем я…

Е.П.:А чего к нему плохо относиться-то? Он заслужил плохое к себе отношение? Так он за все и заплатил. В том числе и за такое к себе отношение…

А.К.:Вот начали мы про международную известность Аксенова, а теперь говорим про отношения между Василием Аксеновым, выдающимся русским писателем, и народом, великим русским народом. И получается, что все это связано…

Е.П.:Мне кажется, что постепенно он, Василий Павлович, станет таким героем народным… Как народным героем стал Шукшин. Или Венедикт Ерофеев, или Есенин, или Маяковский… Или Высоцкий…

А.К.:Заметь, все они признаны и западным миром.

Е.П.:А интерес к Аксенову резко возрастал тогда, когда он попадал в какие-нибудь идеологические приключения. Вот всплеск был интереса метро'польский…

А.К.:Это со всеми в последние полвека было так, это Запад так устроен. С Пастернаком, например.

Е.П.:Да, Запад так устроен… Там ужасно интересовались всеми этими скандалами. Как только Аксенова начинали прижимать здесь, немедленно взлетал интерес там… Это какой Аксенов? На которого Хрущев орал. А-а! Это интересно…

А.К.:А какой-нибудь тишайший, но гениальный рассказ, вроде «Победы», они не очень замечали.

Е.П.:Или «Жаль, что вас не было с нами». В общем, Аксенов оказался таким идеологическим полем битвы. Это означает, что его подставляли и с той, и с этой стороны.

А.К.:А в более широком смысле, что как всю современную русскую литературу использовали в своих целях, так и его использовали.