Акт 2 - Заключительная проверка (СИ)

Его слова были искренними, пусть он не знал правды, но ее не знал и я. На самом деле оказалось, что никто пока не знает всех деталей этого странного дела. У каждого была своя правда, но сейчас мне пришлось принять то, о чем думал синдикалист. Это уже его игра, значит и легенду мне следует принимать в его интерпретации. Что же, допустим, что все было именно так. Когда я выкарабкаюсь, то обязательно разузнаю все подробнее.

— Черт, — рыкнул я. — Ладно, признаю. Вы меня поймали.

— Тише, Михаил, — продолжая похлопывать меня по плечу сказал Дон Брюс. — Ничего страшного пока не случилось. Пойдем, я налью тебе еще чаю. Все-таки мы же собирались просто поговорить, разве не так?

Мы вернулись к столику, но сидеть я не мог. Взяв свою чашку, я сделал несколько глубоких глотков. Наполнил чашку еще раз и прислонился к стене. Дон Брюс уселся в кресло, став похожим чем-то на психолога, разбирающего судьбу еще одного человека.

— Итак, — начал он. — Давайте вернемся к первому вопросу, но несколько изменим его. Раз уж мы теперь во всем разобрались, я спрошу вас, наверное, … — он задумался. — А зачем, вы, собственно, поступили подобным образом? Что подвигло вас на такое рискованное дело? Какие цели у вас были?

— Я и сам не знаю, — честно признался я. — Возможно хотелось острых ощущений… может я хотел поиметь с этого выгоду… Хотя, нет. Скорее всего я просто хотел сделать этот мир лучше, сделать что-то хорошее, доброе дело…

— Истинно так, — согласился Дон Брюс. — Мне доносили о ваших действиях. Шайкстер был прав, вы действительно способны сделать нечто подобное ради так называемого "добра". Вы настолько совестливы, что даже свою жизнь не желаете защищать за счет чужих. Право слова, Михаил, вы такой глупый.

Дон Брюс улыбался, казалось, он вот-вот засмеется. Его слова меня задели, я слишком много пережил и столько раз поборол свой гнев, что меня его заключение словно полоснуло по сердцу.

— Глупый? Возможно! Но я, все же, не отношусь к убийцам и прочим мерзавцам! Как вы можете меня судить подобным образом? У таких как ваши люди нет чести, нет морали, нет ничего святого в сердце!

Я еще не закончил свою гневную тираду, как Дон Брюс расхохотался. Это сбило меня с мысли.

— Ах-ах-ах-ах-ах-аха! — заливался он. — Какой наивный молодой человек! Прости меня, но ты говоришь крайне смешно. Ты просто еще слишком молод. Ты еще ничего не знаешь, тебе простительны такие слова.

— Что вы имеете ввиду? — нахмурился я. — На мой взгляд это вы глупы, раз не признаете общих правил морали и нравственности…

— А кто сказал, что я их не признаю? — огорошил меня синдикалист.

— В каком смысле? Я вас не понимаю.

— О-о-о… Я вижу ты все-таки ничего не понимаешь…

Дон Брюс поднялся и медленно зашагал по кабинету.

— Не делиться этот мир на «добро» и «зло», так и знай, парень, — начал он. — Ты даже не представляешь себе, насколько абстрактны эти понятия. Нет абсолютного чего-то. В этом мире все относительно, люди из-за своей слабости придумывают себе недостижимый идеал, чтобы оправдывать свою слабость перед судьбой. Подумай сам, разве убийство — добро? Но ведь кто-то убивает и его считают героем, люди говорят, что это хороший человек, так как избавился от «злодея». Но этот самый «злодей» просто не был им выгоден, этот человек стремился к выгоде для себя, своих друзей и, возможно, семьи, даже если только для себя. С его точки зрения «герой», это убийца и никто больше. Разве не так? Что зло для одного — добро для другого, разве не так происходит в войнах?

Я вдруг понял, к чему он ведет. Дон Брюс был хитрым человеком. Видя, что меня не взять грубыми вещами, вроде выгоды или угрозами, он решил поколебать мою уверенность в собственных убеждениях. Очень умно, но у него ничего не выйдет. Я не глуп и не куплюсь на его слова, однако смогу использовать его «проповедь» против него же. Достаточно притвориться, что его слова оказывают на меня воздействие — не сразу, постепенно, изображая сомнения, я смогу убедить этого старика в том, чего он хочет. Звучит как план, как единственный план за последнее время, пожалуй.

— Это… это так, — с неохотой произнес я, изображая на лице те самые сомнения, которые хотел видеть синдикалист. — Но убийство все равно — грех? Ведь это заложено в самой природе человека, разве не так? Иначе нас бы не мучила совесть при чем-то таком. Только законченный негодяй может заглушить голос совести, если он это сделал, значит он уже не человек!