Акт благородства

Очень часто мне снились кошмары с общим сюжетом. Меня преследовали ожившие мертвецы: иногда выпотрошенные, иногда расчленённые, а бывало уже полусгнившие, источающие отвратительный смрад. Порой я отбивался от них весело и задорно, но нередко просыпался в мокрой от пота постели. Все эти нелюди не то чтобы хотели разорвать меня, но им, определённо, что-то было нужно, правда, до разговоров дело не доходило, а читать мысли, тем более у покойников, я не умею. Единственным плюсом в таких снах была их цветность, причём настолько интенсивная, что могла сравниться лишь с картинками в калейдоскопе. Похоже, подсознание старалось хотя бы так компенсировать ахроматопсию.

С этим мне пришлось жить дальше. Как только я оправился и смог более-менее адекватно мыслить, сразу возник важный вопрос: почему во всей этой передряге пострадала только голова? Больше нигде не было ни ссадин, ни царапинки, как будто так и задумывалось. Совпадение? Возможно, но мне показалось это странным, учитывая характер моей работы на шефа.

По образованию я медик, хирург, но отдать долг специальности не сложилось: после вышки подался в бизнес. Когда же в стране настали тяжкие времена, то, по стечению множества обстоятельств, я оказался чуть ли не на улице. Что ж, бывает, проза жизни, будь она неладна. Тогда один знакомый, царствие ему небесное, предложил мне работать на одну криминальную контору, занимающуюся нелегальной продажей внутренних человеческих органов. Обещали платить настолько хорошо, что я не смог отказаться, правда, стал часто прикладываться к бутылке, чтобы хоть как-то отвлечься от ужаса, в который ввязался.

Место работы располагалось за городом, в небольшом частном крематории без зала для церемониального прощания, а потому здесь сжигались умерщвлённые бездомные животные и трупы людей, которых никто не оплакивал, то есть бомжей или одиноких. Очень удобное прикрытие для тёмных делишек: минимум персонала и полное отсутствие скорбящих родственников.

Я переквалифицировался в патологоанатома, что особых сложностей не вызвало, хотя пришлось привыкать к специфическим запахам формалина и гари. Официально я числился смотрителем, поскольку такой крематорий, по закону, не может осуществлять судебно-медицинские или патологоанатомические исследования трупов. Аутопсия проводилась в импровизированной секционной морга на прозекторском столе с подведенной к нему водой. Если требовалось, то тело сперва обмывали, затем быстро вскрывали и вырезали всё необходимое. Донорские органы помещались в специальные боксы и куда-то увозились, а остальное сразу отправлялось в печь, от греха подальше. График был ненормированный, иногда меня по несколько дней не вызывали, но случалось выпадали такие дни или ночи, когда через мой скальпель проходило до десяти…людей.

Напрягало в работе, пожалуй, одно. Органы для пересадки, как известно, должны изыматься у только что умерших. Другими словами, в крематорий привозили ещё живых, в основном мужчин, и здесь их убивали. Это были всё те же бомжи, жертвы криминальных разборок, а может ещё кто-то. Двое крепких «санитаров» приносили из соседней так называемой «комнаты смерти» (небольшое тускло освещённое мрачное помещение с бетонными стенами и полом, где все следы крови и вышибленного мозга смывались в канализацию водой из двух шлангов) и кидали мне на стол ещё тёплое, иногда подёргивающееся тело с простреленной головой или перерезанным горлом. Со временем я привык к этому и без промедления приступал к своим обязанностям. Однако ко мне на стол бросали и таких, которых ещё можно было спасти. Их не приносили из комнаты смерти, их выгружали из только что подъехавшей машины «скорой помощи», припаркованной в гараже, примыкающего непосредственно к секционной. Это были избитые до полусмерти люди, едва подающие признаки жизни, как правило, с черепно-мозговыми травмами (чтобы не повредить внутренности), впрочем, попадались и с гематомами на теле. Но для спасения умирающих не было ни лекарств, ни нужного оборудования, и, понятное дело, за такой гуманизм не похвалили бы. Со своими травмами головы я как нельзя лучше подходил для донорства. Безусловно, это благородно, но меня забыли спросить разрешения.

Ещё когда я лежал в больнице, приходил полицейский разузнать хоть что-нибудь. Но я ничего толком не помнил. Зато он рассказал, что дежурный патруль заметил, как меня избивали два подонка, задержать которых по горячим следам не удалось, так как преступники быстро скрылись, словно волшебники. Патруль вызвал «скорую», которая приехала незамедлительно, будто ждала за углом, и это уже показалось мне странным. Полицейский добавил, что если бы «скорая» не приехала вовремя, то я, наверняка, умер бы, но чутьё подсказывало, что не всё так просто.

Приходил и сам Пётр Степанович: принёс газировку, бананы, сигареты. Не ожидал. Он тоже узнавал, что да как, и на вид был поражен случившимся. Сказал, что пробивал по своим каналам, но тщетно, следовательно, те двое, скорее всего, «гастролеры».

Больше никто не приходил, некому было.