Актея

Больше всего Актея нуждалась в отдыхе. Всецело доверяя своему покровителю, поняв, что начиная с сегодняшнего дня о ней будут заботиться, уступив его настойчивым уговорам, она легла и уснула. А он сел возле нее, словно отец у постели своего ребенка, и устремив взор к небу, погрузился в глубокое созерцание. Когда девушка открыла глаза, ей не пришлось искать своего спасителя: он был рядом. И хотя при пробуждении в ее сердце ожили невыносимо мучительные воспоминания, она протянула ему руку и печально улыбнулась.

— Тебя терзает боль? — спросил старик.

— Нет, любовь! — ответила девушка.

На мгновение наступило молчание, затем Павел спросил:

— Чего бы ты хотела?

— Найти убежище, где я смогу думать о нем и плакать.

— Хватит ли у тебя сил последовать за мной?

— Идем, — сказала Актея, собираясь встать.

— Нет, дочь моя, сейчас это невозможно: ты беглянка, а меня преследует закон. Мы можем передвигаться только в темноте. Готова ли ты отправиться в путь сегодня вечером?

— Да, отец мой.

— И тебя, такую нежную и хрупкую, не страшит долгий, изнурительный переход?

— В моей стране девушки приучены бегать за козами по самым густым лесам и самым высоким горам.

— Тимофей, — обернувшись, сказал старик, — позови сюда Силу.

Рыбак взял темный плащ Павла, надел его на длинную палку, вышел из хижины и воткнул палку в землю.

Этот сигнал сразу же был замечен: через мгновение с вершины Низиды спустился к морю какой-то человек, сел в небольшую лодку и, оттолкнувшись от берега, пошел на веслах через неширокий пролив, отделяющий остров от скалистого мыса. Это не заняло много времени: примерно через четверть часа он причалил к берегу в ста шагах от дома, где его ждали, и еще через пять минут появился на пороге. Когда он вошел, Актея вздрогнула от неожиданности. Она не видела его приближения: ее взор был прикован к Бавлам.

Вновь прибывший, в котором по его золотисто-смуглому лицу, тюрбану на голове и сухощавому, стройному телу легко было узнать сына Аравии, почтительно приблизился к Павлу и приветствовал его на непонятном языке. Павел сказал ему на том же языке несколько слов, и в его голосе слышались одновременно дружеское расположение и властный приказ. Вместо ответа Сила потуже затянул ремешки сандалий, подпоясался веревкой, взял дорожный посох, преклонил колено перед Павлом, благословившим его, и вышел.

Актея с изумлением глядела на Павла: кто же он был, этот старик, управлявший людьми так мягко и вместе с тем так решительно, кому повиновались словно царю и кого почитали словно отца? За недолгое время, проведенное при дворе Нерона, она часто наблюдала у людей готовность беспрекословно повиноваться; это проявлялось по-разному, но за этим всегда стояло низменное и боязливое чувство, порожденное страхом, а не усердие, порожденное искренней преданностью. Быть может, в мире было два императора, и тот, кто скрывался от преследования, не имея ни сокровищ, ни рабов, ни войска, был могущественнее другого, со всеми его богатствами, ста двадцатью миллионами подданных и двумястами тысячами воинов? Мысли эти пронеслись в голове у Актеи с такой быстротой и так ее поразили, что она обернулась к Павлу и, сложив руки, с той же робостью и почтением, какие при ней все проявляли к этому святому старцу, спросила:

— О господин, кто же ты такой, что люди повинуются тебе, не испытывая страха?

— Я уже говорил тебе, дочь моя, меня зовут Павел, я апостол.

— Но что такое апостол? — сказала Актея. — Это оратор, вроде Демосфена? Или философ, как Сенека? У нас красноречие изображают с выходящими из уст золотыми цепями. Ты связываешь людей словом?

— Слово, которое я несу людям, не связывает, а освобождает, — с улыбкой ответил Павел, — и я не говорю людям, что они рабы, напротив: я пришел возвестить рабам, что они свободны.

— Теперь я тебя не понимаю, хотя ты говоришь на моем языке так, словно ты из Греции.

— Я провел полгода в Афинах и полтора года в Коринфе.

— В Коринфе… — прошептала Актея, закрыв лицо руками. — И как давно это было?

— Пять лет тому назад.

— А чем ты занимался в Коринфе?

— В будни я изготавливал палатки для воинов, матросов и путешественников, потому что не желал быть обузой для великодушного хозяина, у которого жил, а в субботние дни проповедовал в синагоге. Я учил женщин благонравию, мужчин — терпимости, и всех — евангельским добродетелям.

— Да, да, теперь я вспоминаю, я уже слышала о тебе, — сказала Актея. — Ты жил возле иудейской синагоги, в доме почтенного старика Тита Иуста?

— Ты знала его? — с нескрываемой радостью воскликнул Павел.

— Он был другом моего отца, — ответила Актея. — Да, да, теперь я вспомнила: иудеи выдали тебя, они отвели тебя к Галлиону, проконсулу Ахайи и брату Сенеки. Когда ты шел мимо, отец подвел меня к двери и сказал: «Смотри, дочь моя, вот идет праведник».

— Как зовут твоего отца, как твое имя?

— Моего отца зовут Амикл, а меня зовут Актея.