Актер. Часть 3, 4

 — Ого. А я этого не увидел, — поддернув брючины, рядом с Исаевым присел старший группы.

 — У вас перчатки или какие-нибудь защипы найдутся? — обернулся к нему Андрей.

 — Найдутся. Но я бы сначала хотел посмотреть это сам.

     «Опять...»

 — Ну мне что, в Интерпол позвонить? — со всей отпущенной ему душевностью поинтересовался Исаев. Старший моргнул, но вид у него был неуступчивый. «У меня — следствие А у тебя?» — так прочитал выражение его лица Андрей и вздохнул: — Я вам обещаю, что никуда отсюда с этим не убегу. Этого достаточно?

     Старший, подумав, тоже решил сдать назад:

 — Вацлав, — обернулся он к медэксперту, — дай пару перчаток.

 — Вот, — через секунду возник тот.

     Старший не сводил с Исаева глаз, когда тот подцепил оба бумажных листка и забрал с полки лежавший под ними блокнот. Андрей и старший поднялись с корточек одновременно. На этом все и закончилось. Не развивая дискуссию Исаев повернулся к нему спиной и отошел к столу. Выбрал на столешнице свободное место, положил бумаги, записную книжку, раскрыл ее и потянул первый снимок. Увидев лицо Никаса Мило на фоне «Home Office», Андрей изогнул бровь и в поисках ответа перевел взгляд на бумажный лист. Текст был отпечатан на принтере: крупно, просто и совершенно безлико.

     «Его настоящее имя Николай Эстархиди. Его мать была англичанкой, ее звали Элизабет. По его словам, мать дала ему имя в честь Святого Николая Угодника. Чудотворца. Он не раз говорил, что еще в детстве поверил в свое высокое предназначение и судьбу. В тот день, когда он из ничего создал разветвлённую группировку «Пантеры» и уничтожил жизни многих людей, включая мою, он взял себе этот ник. Но называть его Чудотворцем я не могу. А называть его Николаем я не хочу, и не хочу объяснять почему».

     «Для Лиз это слишком личное, — понял Андрей. — А с другой стороны, — тут же догнала его мысль, — это точно писала Лиза?»

     Он положил второй листок поверх первого и поискал глазами подпись в письме.

     «Элизабет», — стояло в конце. И это не была подпись, сделанная от руки, и не отпечаток пальца, а все тот же рубленный, отпечатанный на принтере, текст.

     «Элизабет? — не понял Исаев и вспомнил: — Ах, да...»

     И это реально было то самое: «ах, ну да». Сегодня, когда эта история, наконец, начала развинчиваться на отдельные составляющие, Мари-Энн решила напомнить ему, что в Греции Лизу Домбровскую звали Элизабет Эстархиди.

     «... Но я буду называть его Никс. Зачем я вообще пишу это письмо, спросите вы? Потому что в противном случае Интерпол никогда не поверит в то, что Никс был таким. И потому, что всегда есть вопрос: что же его таким сделало?»

     Исаев продолжал читать письмо и, в общем-то, отдавал должное женщине, написавшей это письмо. Не скатываясь ни на сплетни из области «а он вот что рассказывал мне о себе» или «а знаете, что я еще знаю из его секретов и тайн», ни в душещипательные подробности «Элизабет» сухо и лаконично рассказывала историю гениального мальчика, ставшего злым гением.

     «Его семья всегда имела тесные связи с Боснией, Сербией и Югославией. На этих языках Никс не любил говорить, хотя языки он схватывал на лету. Но в этих странах служил его отец. Он был профессиональным военным, но из контрактников, которых нанимают в других государствах.

 Младшим братом отца Никса был Костас Эстархиди — ныне покойный владелец «Эфтихии». «Эфтихия» — это неврологическая клиника, и это важно запомнить».

 «Почему важно?» — не понял Андрей, продолжая читать текст письма.

 «Деньги отец Никса зарабатывал относительно небольшие. Зато мать Никса в те времена безраздельно принадлежала ему. Я видела ее фотографию: это была красивая и умная женщина. Никс считал, что свой нереально высокий коэффициент IQ он унаследовал от нее. К трем годам он выучил английский и немецкий.  К пяти говорил на итальянском, французском и японском. В пять решал сложные математические задачи. В шесть сочинил программу для телекоммуникационных компаний. В будущем ему светило приглашение в НАСА или создание крупной компании и слава тех людей, которые сумели обратить ум в богатство. И все шло хорошо до тех самых пор, пока в результате взрыва в Боснии его отцу не искалечило ногу. После этого отец Никса вышел на пенсию в тридцать пять лет и вернулся домой.

     Никсу тогда исполнилось девять.

     С отцом у него были сложные отношения. Эти отношения усугубились тем, что отец не мог долго устроиться на работу, а обеспечение семьи взяла на себя мать Никса, Элизабет, которая стала помощницей Костаса Эстархиди. Наверное, эта женщина и правда была талантливым организатором, раз за несколько месяцев обеспечила клинику огромным притоком клиентов, и «Эфтихия» вошла в топ-3 самых престижных клиник в Салониках, а потом, благодаря матери Никса, возглавила этот лист. Вот почему Никс считал, что «Эфтихия» по праву принадлежит его матери, а после нее она будет принадлежать ему.