Актер. Часть 3, 4

 — Идеально, — огрызнулся чех. — Зато это компенсируется тем, как хреново ты иногда поступаешь. Нет, ну это надо было додуматься установить в номере в Пушкине камеру или камеры, а?! — Чех для наглядности постучал себя кулаком по лбу.

 — Ну хватит, — попросил пощады Андрей. И тут же, без перехода: — А Лиза насколько хорошо знает чешский язык?

 — Лиза? — Алекс задумался и даже слегка улыбнулся. Его потихоньку начало отпускать. — Нормально. Но у нее бывают ошибки. Ее в чешском с ума сводили две вещи.

 — Какие? — оживился Исаев.

 — Во-первых, такая штука, как межъязыковая энантиосемия.

 — Энанти... что? — моргнул Андрей.

 — Не напрягайся. Это когда одинаковые по звучанию слова в разных языках имеют противоположное значение. Например, наше «čerstvý» означает не черствый, а свежий, «úžasný» вовсе не ужасный, а восхитительный, «uroda», это не уродство, а красота и так далее. В этом плане с ней по приезде в Прагу даже одна забавная история случилась.

 — А подробности?

 — Ну, Лиз мне в Пушкине рассказала... — Алекс смущенно потер нос. — В общем, не знаю, в курсе ли ты, что слово «колготки» пришло к вам в русский в пятидесятых годах с чешского. Вам тогда в СССР из Чехословакии поставлялся товар — пока не скажу, какой — с надписью «калготы пунчохове». И слово «колготки» довольно быстро у вас прижилось, хотя переводится оно как... — Ресль бросил смеющийся взгляд на Исаева.

 — А, ты хочешь, чтобы я это сказал? Ну хорошо. Это женские трусы, — принял подачу Андрей.

 — Да. «Абсолютно верно», как ты говоришь, — хмыкнул чех. — Но слово «пунчохове», которое, собственно, и означает «колготы», в ваш обиход не вошло. Необычное произношение, сложное для вас сочетание звуков... Ну, и Лиз попала в одну казусную ситуацию в пражском магазине нижнего белья. Ей требовалось одно, а продавщицы, матерясь, носили ей в примерочную другое.

 — Прелестная история, — засмеялся Андрей. — А ты, кстати, откуда узнал про то, как слово «калготы» вошло у нас в обиход?

 — В свое время мама на радио вела передачи про межъязыковую энантиосемию. — Голос у Алекса дрогнул, он снова отвернулся к окну. — Ну, и мне в юности в театре фонетику ставили.

 — Прости, — тронул его за плечо Андрей. — Я насчет мамы.

 — Ничего. — Чех тряхнул головой. — А второе, с чем Лиз справиться никак не могла, — уже более-менее нормальным голосом продолжил он, — это то, что в чешском есть слова, которые, как ты знаешь, состоят только из согласных звуков. Причем в таких словах идут подряд по пять, по шесть согласных. И большинство из них являются свистящими или шипящими. Помнишь, как ты мучился со словом «čtvrthrst»?

 — А, это то самое «четверть горсти»? — Исаев с улыбкой машинально покосился в окно. — У вас в чешском еще похлеще фразы есть, когда из таких слов состоят целые предложения. Я еще помню это ваше любимое «strč prst skrz krk» («просунь палец в горло»). Или то самое повествование о похождениях сбежавшей собаки, которая навела шороху в одном из районов Праги. Как там было? — Исаев закрыл глаза и, как по нотам, отбарабанил: — «Chrt zdrhl z Brd. Vtrhl skrz strž v tvrz srn, v čtvrť Krč. Blb! Prskl, zvrhl smrk, strhl drn, mrskl drn v trs chrp. Zhltl čtvrthrst zrn skrz krk, pln zrn vsrkl hlt z vln. Chrt brkl, mrkl, zmlkl. Zvlhls?»

 — Тебе тоже пять, — «порадовал» его чех. — Но такие конструкции обычно связаны с тем, что в чешском алфавите есть две своеобразные согласные, это «l» и «r». Их еще называют слогообразующими, то есть они могут образовывать слог рядом с другой согласной без участия гласных. При этом «r», если у него есть надстрочный знак, становится «ř» и произносится как «рши». Мы такие слова легко проскакиваем, растягивая слогообразующий звук по длительности, а Лиз иногда произносит эти звуки, как «-ер-» или «-ор-», что меняет смысл слова. Но ей, кстати, нравилось играть в подобные «ошибки» ... Слушай, Андрей, а мы с тобой не слишком фонетическим курсом чешского увлеклись? — покосился на часы на запястье Ресль.

 — Нет. Это у меня одна теория насчет Лизы появилась, — признался Исаев.

 — Да? И какая же?

 — Сейчас расскажу, погоди. Давай сначала эксперимент по жизнестойкости этой теории доведем до конца. Произнеси мне на чешском «Кривой город», дословно переводя каждое слово.

 — Кřivka město, — Алекс прищурился. — Бессмыслица, Андрей. Такого города в Чехии точно нет, можешь поверить.

 — Так, а если бы ты произнес «кривой город» с учетом вашей чешской фонетики? — углубился в эксперимент Исаев.

 — Krivohrad («крвогхрад»), — без напряга отбарабанил чех. — Но это звучит как-то по-идиотски. Скорей, это надо выговаривать как «křivohrad» («кршивогхрад»). Только «hrad» с чешского переводится не как «город», а как «зАмок». Ну, ты знаешь.

 — Знаю. А тебя ручка или карандаш есть?

 — Да, в рюкзаке.

 — Тогда, — Андрей указал глазами на открытку, — запиши мне на чешском вот эту последнюю свою версию с «кршиво...».

 — Сейч... — начал Ресль, но замер. Его зрачки расширились, и он ошарашенно уставился на Исаева.

 — Что? — вытянул шею тот.