Актёрский роман

- Пойду жену обрадую. Шубу купим.

- Я заскачу к тебе, если... - Базлов не договорил.

Анин вопросительно оглянулся, придерживая деньги за пазухой. Он уже был не здесь и не в семье, а на съёмках, в родной купели, в розовых облаках. И Базлов в очередной раз позавидовал его профессиональной отчужденности. Как много я упустил, подумал он, и в очередной раз презрел свой бизнес и сытую, размеренную жизнь банкира. Повешусь, подумал он, ей богу, повешусь, нет, лучше застрелюсь!

- Я позвоню, - пообещал он. - А лучше ты, когда у тебя будет 'окно'.

- Ладно, бывай, - сказал Анин с подозрением и вышел. Ревность колыхнулась в нём мутной пеной, он всё ещё не доверял Базлову.

Базлов так и не понял, видел ли он что-то и понял ли что-то: всё ускользнуло, растаяло, как дым, остался лишь слабый привкус горечи и утраты от невостребованности. Захотелось догнать Анина и наговорить ему чёрт знает чего, а чего именно, Базлов и сам не знал, что-то дружеское, весёлое, приятное, а самое главное - что Алиса Белкина для Базлова ничего не значит, что он её ещё не любит, что даже флирта не было. Однако ничего подобного, конечно же, делать было нельзя, и Базлову страшно захотелось выпить, чтобы погасить осадок неудовлетворённости, но не в кабинете, который он терпеть не мог, а у себя в ресторане. Была у него парочка таких. Один 'английский' на Тверской, другой, 'бразильский' - на Арбате. Базлов подумал, подумал и поехал в мрачнейшем настроении на Тверскую. 'Английский' ему больше нравился, он был строже и уютней, а главное, в нём на втором этаже был отдельный кабинет, с персидским ковром ручной работы во весь пол и с 'зеркалом-шпионом', в которой Базлов любил подглядывать за посетителями.

Прибежал директор Пал Игнатич, и так кланялся и извинялся, что Базлов заподозрил его в воровстве, но разбираться не стал, лень было.

Базлову принесли 'Шабо Наполеон' с запахом чернослива и любимый ростбиф с яйцом пашот.

Базлов выпил, закусил и принялся смотрел через 'зеркало-шпион' в зал: его никто не видел, а он видел всех. У стойки, как ни странно, старательно напивался Ингвар Кольский. Базлов узнал его по седой, неряшливой косичке, торчащей из-под такой же неряшливой широкополой шляпы. Ну да, где ему ещё быть, с раздражением подумал Базлов, отвлёкся и ещё выпил. В животе поселился тёплый комок. Закрыл глаза, подумал об Анине, о том, что он порой напрасно задирает нос. А когда снова взглянул в зал, то увидел, что Кольский сцепился с барменом и что к ним уже бегут охранники братья Зайцевы: Дима и Серёжа, из бывших, полутяжи. Базлов позвонил Пал Игнатичу, а когда он влетел в кабинет с тревожным лицом, в ожидании разноса, сказал, показывая в 'зеркало-шпион':

- Приведи мне этого человека, только не бейте.

Браться Зайцевы едва справились с Кольским - сказалась его профессиональная подготовка танцора. Втолкнули в кабинет и вежливо повесили на вешалку шляпу, а сами испарились, словно их и не было. Впрочем, прикажи Базлов, браться Зайцевы сняли бы с живого Кольского шкуру. Нос они ему, правда, всё-таки попортили.

Только при виде Базлова Кольский прекратил грязно ругаться и брызгаться слюной.

- Твои холопы мне лицо разбили! - пожаловался, развязано плюхаясь в кресло и одним взглядом оценивая диспозицию с арманьяком. На лице у него поселилась недвусмысленная ухмылка, мол, вначале выпивка, а потом всё остальное, то бишь дружба и сантименты.

- Сам виноват, у нас приличное заведение, - мрачно ухмыльнулся Базлов, покручивая свои знаменитые усы.

- Только грязную водку за 'графа' выдают, - посетовал Кольский.

- Кто бы жаловался, - прогудел Базлов. - Небось одну бормотуху трескаешь?

- Что надо, то и трескаю, - угрюмо буркнул Кольский, размазывая по лицу кровь и сопли.

Когда-то его звали Иваном Коряжкиным из Мончегорска. Но для балета такое имя, а тем более фамилия, не годились. Возник Ингвар Кольский. Сам Базлов происходил из семьи офицера подводного флота, и всё детство и отрочество провёл в Североморске. А познакомились они на вступительных экзаменах в Москве.

- Подхалтурил, что ли? - добродушно поинтересовался Базлов, подталкивая ему тарелку с салфетками.

- Не твоё дело, - всё ещё ерепенился Кольский, остывая медленно, как чайник.

Подобные стычки у него порой случались по нескольку раз на дню, и он воспринимал их как естественное течение жизни. 'Город - это джунгли', - говорил он обычно.

Базлов вызвал официанта и заказал двойную отбивную с кровью в расчёте на вечно голодный желудок Кольского, ибо пьяный Кольский - ещё то зрелище.

И вдруг ему так захотелось кому-то поплакаться в жилетку, так захотелось излить душу, что он не удержался.

- Влип я, Ингвар, - сказал Базлов, с брезгливостью наблюдая, как Кольский вливает в себя арманьяк, словно водку.

Однако под рукой больше никого не было, а Ингвар будет молчать как рыба - проверено годами.

- Дашь денег? - спросил Кольский, не слушая Базлова и прекрасно понимая, что в таком состоянии Базлов мягок и податлив.

- Конечно, - спохватился Базлов, - этого хватит, - и протянул 'пятёрку'.