Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

Иногда самые наивные, отождествляющие актера с его героем, выражают искреннее сочувствие по поводу смерти брата. Имеется в виду трагическая гибель Сергея Бодрова-младшего, с которым Сухоруков снимался в фильмах «Брат» и «Брат-2», и были они там братьями Багровыми, надолго полюбившимися зрителям. Виктор Иванович соболезнования принимает, благодарит за сочувствие и не стремится растолковать этим наивным, что родство у него с Сергеем Бодровым экранное. Зачем? Он и в самом деле в чем-то считает Сергея своим братом, так рано ушедшим, многое не успевшим сделать, но и многое сделавшим. Как и своих героев от себя решительно не отделяет. Наверное, поэтому работающие с ним режиссеры наслаждаются чудом органичности Виктора Сухорукова перед камерой, его постоянной способностью быть самим собой, но еще и вбирая понятные зрителю обертоны. Восхищаются буйной фантазией актера, который умеет так много додумать, столько нафантазировать о своем персонаже, что порой чуть сценарий не меняй! Хотя, случается, вихри фантазии артиста могут довести режиссера и до белого каления… Случалось и так.

А со зрителями Виктор Иванович ведет свою умную игру. Ему нравится быть своим, родным и, конечно, любимым. Он долго шел к этому и теперь не хочет ничего отдавать из своей поздно пришедшей славы и обожания зрителей. Оттого простота его общения с толпами поклонников отчасти обманчива. То есть, разумеется, имеет место быть — в этом природный интеллигентный демократизм актера, искреннее его желание ответить добром на добро. Наконец, его корни — сам из фабричных, как когда-то говаривали, родом из маленького городка, что в Подмосковье, Орехово-Зуева.

И все-таки подлинный Сухоруков гораздо сложнее. Не просто разнообразнее в своих неуемных импульсивных реакциях: глубже, пронзительнее, тоньше. Кажется, Виктор Иванович каждой клеткой ощущает трагические парадоксы современного ему мира, его изломы, виражи, скачки, часто завершающиеся абсурдом. Мудрый Сухоруков научился воспринимать почти все это как данность. Оттого, должно быть, ему подвластны герои трагически абсурдистских фильмов Алексея Балабанова или российский император, «бедный, бедный Павел», который бьется о нерушимые стены, а добрые выплески его души оборачиваются против него самого. И остается в итоге в истории российской капризным, вздорным, нелепым в своих устремлениях и скорых решениях, полубезумным ребенком.

Сам актер однажды сказал о себе: «Я играю ребенка, я хочу оставаться ребенком. Я им остался». Эта реплика справедлива по отношению ко многим его ролям. Дети, как известно, нередко удивительно чутки и проницательны. Неожиданно — с точки зрения взрослых — они проникают в те глубины, которые могут ускользнуть от замыленного взгляда старших.

Что касается реалий, то «детскость» Сухорукова ощутима то в его страстных речах в телевизионных выступлениях, то в страстных речах на дискуссиях и пресс-конференциях, то просто в общении с друзьями, когда он отстаивает справедливость, хотя в глубине души умница Виктор Иванович знает, что чаще всего справедливость бывает повержена. И все равно возможность самовысказывания неизменно влечет его.

В начале пути, возможно, это мешало ему. Режиссеры не жалуют тех исполнителей ролей, особенно если к тому же невелика, которые отстаивают свое мнение относительно роли, иногда и относительно фильма. Хотя Виктор Сухоруков был замечен и отмечен уже в студенческие годы. А сразу после окончания института был приглашен в труппу Ленинградского Академического театра комедии его художественным руководителем, выдающимся режиссером Петром Наумовичем Фоменко.

Виктор Иванович убежден, что с той минуты, как он осознал себя, он поставил перед собой задачу, которой не изменял даже в худшие свои, горчайшие дни: стать, быть актером.

Такая абсолютная цельность мечтаний, намерений обычно присуща детям, выросшим в актерской среде, в общем, достаточно замкнутой, где сыновья и дочери просто не представляют себе иных сфер приложения своих сил и способностей. Но, напомню, Витя Сухоруков — из фабричных. Когда, окончив школу, он скажет матери, что подает документы в театральный институт, она в ужасе воскликнет: «Витя, опомнись! Куда ты лезешь? Кому ты нужен! У тебя для того мира, для того, чтобы войти туда, нет даже ботинок…»

Дело, конечно, не в отсутствии ботинок. Мать напомнила сыну о чужеродности его, выросшего в фабричном бараке, той профессии, которая с малых лет завладела его воображением и его надеждами.

В детском саду, участвуя в новогоднем хороводе, Витя хотел быть «Главным зайцем»: ведь именно «Главный заяц» ведет за собой весь хоровод. Уже тогда интуитивно он нагружает себя определенной задачей: он хочет быть замечен. Детсадовская сцена кажется ему настоящей, той, на которой он должен блистать…