Актеры шахматной сцены

«Странная моя судьба», – меланхолично замечает совсем, правда, по другому поводу Ботвинник в своих мемуарах…

Между прочим, было (конечно!) подмечено, что Ботвинник не выиграл ни одного матча в ранге чемпиона мира: два матча – с Бронштейном (1951) и Смысловым (1954) закончил вничью, три – Смыслову (1957), Талю (1960) и Петросяну (1963) проиграл, а выиграл «лишь» матч-реванши – у Смыслова (1958) и Таля (1961). Тут все правильно, но о чем это говорит? Да все о том же – о характере Ботвинника.

Гроссмейстер Андрэ Лилиенталь однажды написал о Ботвиннике: «Я бы назвал его человеком спортивного реванша». Очень тонкое наблюдение! Лилиенталь дал такую оценку Ботвиннику после его вторичного выступления в Гастингском турнире 1961/62 года, где Ботвинник добился выдающегося результата: занял первое место, набрав восемь очков из девяти. А между прочим в Гастингском турнире 1934/35 года Ботвинник, дебютировавший в зарубежном соревновании, выступил скромно – разделил с Лилиенталем пятое-шестое места. «Но Ботвинник не был бы Ботвинником – пишет Лилиенталь, – если бы он забыл уроки Гастингса». Не забыл. Человек спортивного реванша не может, не должен ничего забывать.

Вот уж сколько толковали по поводу того, что чемпиону несравненно труднее, чем претенденту, а, как мне кажется, простая эта истина все же не оценена еще до конца. Речь идет о чемпионах послевоенного времени, когда установленный ФИДЕ, то есть в определенном смысле искусственный и одновременно в дарвиновском смысле естественный, отбор раз в три года выносит на поверхность самого в тот момент сильного гроссмейстера. Он, как правило, не только молод и честолюбив, не только испытывает подъем творческих и чисто спортивных качеств, но и рвется в бой, воодушевленный победами над остальными претендентами. (Чемпионы предшествующей эпохи находились в привилегированном положении. При всем глубочайшем уважении к великим прошлого вспомним, что Ласкер сыграл немало матчей отнюдь не с самыми сильными соперниками, Капабланка не рвался схватиться с Алехиным, а тот, в свою очередь, не жаждал дать побежденному возможность реванша).

Чемпион мира же к началу матча вовсе не обязательно испытывает духовный подъем. Скорее всего, ему вообще не хочется играть. Потому что, если претендент только в борьбе может обрести право свое, то чемпион только в борьбе может свое право потерять. У Ботвинника это осложнялось тем, что он всерьез занимался наукой, которая не желала считаться с интересами шахмат и раздраженно требовала к себе внимания.

Став чемпионами, и Василий Смыслов, и Михаил Таль, в пору своего взлета шахматисты фантастической силы, не выдержали этого психологического искуса. Не знаю точно, но внутренне уверен: обоим смертельно не хотелось играть реванши с Ботвинником. Зачем, ведь дело – и какое тяжелое – сделано? Дайте же передохнуть, понаслаждаться лаврами. Не зря же Смыслов после победного матча 1957 года с облегчением написал: «Трудная борьба… за высший шахматный титул окончена».

Окончена? Тут им нужен был ботвинниковский характер, его умение не тешить себя иллюзиями, смотреть правде в глаза. Оба они понимали, должны были понимать, что если такой самолюбивый, трезвый в оценках человек, с неистовым бойцовским характером одержим жаждой реванша, то значит бой будет особенно жестоким. Понимали, но превозмочь себя не смогли. А между тем, когда Смыслов и Таль доигрывали свои победные матчи, Ботвинник, идя на последние партии, уже обдумывал, по свидетельству Гольдберга, свою тактику в реваншах.

И Смыслову, и Талю довелось в матч-реваншах с особенной силой испытать на себе то, что составляло, быть может, важнейшее качество Ботвинника-бойца: единственное в своем роде умение создавать не прекращающееся ни на один момент тяжкое давление на полях шахматной доски (каждая партия – генеральное сражение!), давление своего характера, своей личности.

Петросян, рассказывая в интервью, как трудно было играть с Робертом Фишером, счел нужным добавить:

– Но все же с Ботвинником играть было тяжелее! Появлялось чувство неотвратимости. Очень неприятное чувство. Как-то в разговоре с Кересом я сказал ему об этом и даже сравнил Ботвинника с бульдозером, который сметает все на своем пути. Керес улыбнулся и сказал: «А представляешь, каково нам было с ним играть, когда он был молод?»

В уже упоминавшейся статье (напомню – 1957 года) Бронштейн писал: «Нелегко перечислить все особенности стиля Ботвинника, но еще одно из его ценнейших достоинств я не могу обойти молчанием. Я имею в виду способность Ботвинника каждую партию играть в полную силу. Прошу читателя поверить мне на слово, что это вовсе не так просто, как кажется. Из живущих ныне я не знаю никого, кто бы обладал этим качеством в такой мере, как Ботвинник, а прежде оно было разве только у Алехина. Умение каждую партию играть с полным напряжением, более того, вкладывать в каждый ход и расчет каждого из возможных по пути вариантов всю свою волю, мастерство и стремление победить – эта черта творчества резко выделяет Ботвинника среди других гроссмейстеров».