Актеры советского кино

Мария Буркова:

«Ходили слухи, что отец поддатым гуляет по набережной. А у него от многолетнего курения — уже в Москву приехал с „прокуренными“ зубами — были плохие сосуды, отчего появилась перемежающаяся хромота: когда шел, его могло немного заносить в сторону.

Как он мог „пить“, если работал на износ? Во взрослой жизни отдыхал толком, наверное, один раз: когда хороший знакомый предоставил в наше распоряжение свой деревенский дом на хуторе. Но и там отец все сидел в четырех стенах над своими записями, я терлась возле него, и мама не выдержала: „Подышали бы воздухом“. Мы нашли где-то ракетки для бадминтона, я выскочила во двор, и отец, оторвавшись от своих тетрадок, чтобы развлечь меня, тоже вышел, ссутуленный, в домашних тапочках. Стали играть. Папа бегал по некошеной траве, тапки спадали, воланчик улетал. В конце концов отец чуть не упал, отбросил, смеясь, ракетку в сторону и ушел, а я валялась в траве и ржала, как сумасшедшая.

В свободное время папа делал записи в тетрадках, блокнотах, на листочках — о своей жизни, искусстве, политике, излагал художественные замыслы, планы на будущее… Иногда исписывал по три шариковых ручки в день. Мог подолгу сидеть с отсутствующим видом в своем крутящемся кресле и думать или разговаривать с самим собой. Задумчивое состояние хозяина чувствовала наша собака — мальтийская болонка Джина: она подходила к отцу, тихо садилась рядом и начинала подставлять, чтобы почесал, то один бок, то другой. Я из соседней комнаты слышала, как папа возмущался: „Что же это такое? Полчаса эту дуру чешу!“ Так, пока он сидел, запустив руку в шерсть Джины, у него рождались те мысли и чувства, из которых потом получилась книга».

Бурков, сутулый очкарик, строчил «пером» по бумаге, как завороженный, или погружался в себя, или «глотал» книгу за книгой. А легенды о нем, минуя реальность, работали на образ «простого человека», в доску своего. Когда актер стал популярен и начались творческие выступления, понял, что зрители отождествляют его с героями, сыгранными им в кино. На встречу шли с одним человеком: «Ну, расскажи, как ты никогда не пьянеешь!» — кричали из зала, намекая на «Иронию судьбы» Эльдара Рязанова. И вдруг перед ними раскрывался совсем другой Бурков, тонкий и образованный, и люди, по воспоминаниям очевидцев, расходились удивленные, «с преображенными лицами».