«Но когда я болела, папа, хоть и был уставшим после вечернего спектакля — а с утра его ждала репетиция в театре, потом съемки, вечером опять спектакль — полночи носил меня на руках, чтобы мама, которой тоже предстояло назавтра быть в театре, хоть немного поспала.
Как-то, в моем детстве, приехав в Пермь навестить родителей и маленькую меня, он нарисовал мне цыгана, страшного, и сказал: „Веди себя хорошо, за тобой цыганский глаз теперь наблюдает“. Я поверила, потому что верила всему, что папа говорил. Со временем я стала ему, наверное, самым близким другом, он доверял мне тайны, которыми не мог поделиться ни со своей матерью, ни с моей. Говорил мне: „Машка, я иногда путаюсь, где ты, а где я“».
«У Жоры сложились замечательные отношения с дочерью. Потому что он совершенно не занимался Машиным воспитанием, в классическом понимании. Никогда не контролировал, к школе, памятуя свое отрочество, относился плохо и Машку этим развратил. Зато подсовывал ей нужные книги, а если они вместе куда-то ходили, дочь возвращалась домой как на крыльях».