Актеры советского кино

Мария Буркова:

«При всей своей сентиментальности, папа был озорным. Мы могли в мороз купить мороженого — он любил крем-брюле, а я сливочно-шоколадное — потом пойти на горку и кататься кучей-малой, руки-ноги-голова. Накатавшись вместе со мной, сам весь в снегу, папа меня отряхивал, чтобы я выглядела девочкой, гулявшей с отцом.

А один раз мы ловили мышь. Отец что-то писал в кабинете, я у себя, скорее всего, сочиняла продолжение сказки Василия Шукшина „До третьих петухов“. Вдруг отец позвал меня и показал глазами вниз: по ковру в комнате шел откуда-то просочившийся к нам маленький серенький зверек. Тут же папа бросился снимать с полок и со стола все книги, которые попались ему под руку, и мы, ползая по полу, начали ставить загон для мыши. „Тащи плед!“ — кричал мне отец. Накинули на мышку огромный плед и так веселились!

Помню, приближался год Петуха, мама сказала, чтобы к новогоднему вечеру мы нарядились в одежду соответствующих цветов. Вот уже все сели за стол, не хватало только папы, он что-то застрял в кабинете. Время шло к двенадцати, и мама стала звать его. Отец: „Сейчас, сейчас!“ Спустя несколько минут опять позвала: „Жора!“ — „Иду-у!“ Под бой курантов папа вышел походкой, как у военных во время парада на Красной площади, только немного приблатненной. На отце красовалось теплое нижнее белье — кофта с длинными рукавами и кальсоны ярко-малинового цвета, а на шее был намотан зеленый мохеровый шарф. Я упала головой на стол! Мама нервно сказала папе: „Ну, садись уже!“ И бабушка: „Жора, чо уж ты так?“ Но сцена была его! Выход удался!»

Татьяна Ухарова:

«Мне никогда не было с ним скучно, он закруглял все углы. Жору за легкий и веселый характер все любили, и женщины, и мужчины. Я в первые годы совместной жизни страшно его ревновала: он обнимет какую-нибудь даму, а у меня сердце заходится, настолько не хотелось делиться им ни с кем. Но виду не показывала. А уже после смерти Жоры прочитала в его дневнике, что и он меня ревновал, хотя поводов я никогда не давала».

То было нежелание отдавать миру свое, кровное, когда человек знает за собой право на обладание. Когда женщина понимает и любит мужчину так, как не поймет и не полюбит его никто. Поэтому Татьяна Сергеевна никогда не соглашалась с теми, кто говорил ей, что, переходя вслед за мужем из театра в театр, она принесла свою карьеру в жертву. Для нее не было ничего важнее того, чтобы муж, по своему человеческому складу открытый всем громам и молниям, чувствовал на себе ее взгляд, который помогал чуть распрямить сутулые плечи.

«Вперед вырваться не могу…»

Мария Буркова:

«Иногда папа, по натуре мягкий, застенчивый, говорил маме: „Танюрочка, мне хочется, чтобы тебя кто-нибудь обидел, а я его прямо убил бы!“».