Актеры затонувшего театра

С помощью небес наш Холмский
Принят был в театр Омский.
Там он стал для всех примером,
Только предал небеса,
Совершая грех содомский
С мэром-коррупционером
По фамильи Ковбаса.

Борис Борисович закончил, посмотрел на побледневшего сердитого Скаудера и усмехнулся.

— Начнем с того, что это чистая ложь, — начал Гибель Эскадры. — То есть я неправильно выразился, чистой бывает только правда, а это грязные инсинуации старого гомофоба. Начнем с того, что Стасик никогда не служил в Омском театре, потом…

— Так и Ковбаса никогда не был мэром, он был вице-губернатором, и не в Омске, разумеется, а совсем в другом регионе, — перебил Софьин. — Но часики-то были…

— Я все объясню!

— Не надо ничего объяснять. — Софьин обратил свой взгляд на Веру. — Холмский, служа в своем первом театре, вдруг стал появляться на репетициях в золотых часах и на вопросы коллег отвечал, что это ему поклонники подарили. Потом в доме вице-губернатора был произведен обыск, во время которого, помимо крупных сумм денег, в национальной и иностранных валютах, помимо коллекции картин и костюмов модных брендов, была обнаружена свалка дорогих часов. Документы и товарные чеки на часы имелись, хронометры были приняты по описи, но одних часов, а именно золотого «Ролекса» стоимостью тридцать семь тысяч евро, не хватало. Вице-губернатор Ковбаса объяснил, что подарил «Ролекс» молодому артисту местного театра Станиславу Холмскому в знак восхищения его талантом. Так что Стасику пришлось вернуть часики в казну, а самому уволиться и отправиться искать счастье в столицу, где он познакомился с известным режиссером…

— Все было не так! — воскликнул Скаудер. — Я же сказал, что это все грязные…

— Проехали, — не дал ему договорить Борис Борисович. — Ты не сказал, на кого Стасик тебе в очередной раз стучать приходил.

— Я ответил: мы обсуждали программу сегодняшнего мероприятия. Мы всей труппой решили поужинать в семь, закончить быстренько, переодеться, подгримироваться, потом последний прогон и где-нибудь к половине девятого можете прийти вы вместе со своей прекрасной спутницей…

— Спасибо, что разрешил нам поужинать сегодня, — усмехнулся Софьин. — И запомни на будущее: ты видишь перед собой не только мою прекрасную спутницу, но и известного финансового консультанта и экономиста Веру Николаевну Бережную. Она мой старый друг.

— Какая же она старая? — расцвел в улыбке Скаудер. — Вера Николаевна — молода и прекрасна. Я грешным делом даже подумал… Впрочем, это не важно, что мне пришло на ум. Хотя, честно признаюсь, я даже подумал, а не предложить ли ей роль в моей новой постановке.

— Я бы отказалась, — покачала головой Вера. — Не люблю раздеваться на публике.

— Жаль, — вздохнул Гибель Эскадры. — От великой славы отказываетесь.

Он театрально развел руками, сделал грустное лицо, вздохнул и тут же, вскинув голову, заразительно рассмеялся.

— Это была шутка, господа. Неужели бы я мог позволить себе предложить такой изысканной даме нечто, порочащее ее?

— Действительно смешно, — согласился Софьин без всякой улыбки. — Кстати, почему у тебя Танечка Хорошавина такая грустная ходит?

— А я-то тут при чем? — вскинул брови и плечи Гилберт Янович. — Она должна быть счастливой. Я недавно всей труппе объявил, что в будущем сезоне у нас две премьеры: «Зори» Верхарна и «Двенадцатая ночь» Шекспира.

— «Зори» — это про что? — спросила Вера.

— Про нашу жизнь, про недовольство народных масс существующим положением, о том, как народ свергает тирана, — охотно объяснил молодой режиссер. — Но я раскрою тему по-новому. Не про парижскую коммуну, а про то, что происходит за окном: толпы мигрантов, толпы протестующих подростков и офисных хомячков… Будут звучать стихи и рушиться Останкинская башня.

— С башней ты поосторожней! — погрозил пальцем Борис Борисович.

— Башня — это образ, — поморщился Гибель Эскадры. — Собирательной образ всей пропаганды, которая одурманивает массы.

— И с мигрантами поосторожней. На сцену их выводить опасно.

— Да я и не собираюсь! Вон сколько студентов в театральных вузах. Только кликну, они что угодно изобразят на сцене — хоть предновогоднюю ночь на площади у железнодорожного вокзала в Кёльне. А Танечка у меня будет в «Двенадцатой ночи» Виолу играть. По идее она должна играть и своего брата-близнеца, но в моей постановке ее брата-близнеца будет изображать Стасик Холмский.

— Они разве похожи? — удивилась Вера.

— А это не важно. У меня вообще Танечка будет играть не Виолу, а Себастьяна, а Стасик, наоборот, Виолу. И все женские роли будут исполнять мужчины, а мужские — женщины. Волкову достанется роль Марии — фрейлины Оливии, а Кудрявцевой достанется Мальволио. Хотя…

Он замолчал и задумался.

— Разве можно так обращаться с известной всем пьесой? — удивилась Вера.