Активная Сторона Бесконечности

– И каким же образом дисциплина магов может стать для хищника сдерживающим фактором? – спросил я.

– Маги говорят, что дисциплина делает светящуюся оболочку осознания невкусной для летуна, – сказал дон Хуан, внимательно всматриваясь в мое лицо и как будто стараясь разглядеть в нем какие-либо признаки недоверия. – В результате хищники оказываются сбиты с толку. Несъедобность нашей светящейся оболочки, как мне кажется, оказывается выше их понимания. После этого им не остается ничего, как только оставить свое гнусное занятие.

– Когда же хищники на какое-то время перестают поедать нашу светящуюся оболочку осознания, – продолжал он, – она начинает расти. Говоря упрощенно, маги отпугивают хищников на время, достаточное для того, чтобы их оболочка осознания выросла выше уровня пальцев ног. Когда это происходит, она возвращается к своему естественному размеру. Маги Древней Мексики говорили, что светящаяся оболочка осознания подобна дереву. Если ее не подрезать, она вырастает до своих естественных размеров. Когда же осознание поднимается выше пальцев ног, само собой разумеющимся становятся все чудеса восприятия.

– Величайшим трюком этих древних магов, – продолжал дон Хуан, – было обременение разума летуна дисциплиной. Они обнаружили, что если нагрузить его внутренним безмолвием, то чужеродное устройство улетучивается, благодаря чему тот, кто практикует безмолвие, полностью убеждается в инородности разума, который, разумеется, возвращается, но уже не настолько сильным, после чего отстранение разума летуна становится привычным делом. Так происходит до тех пор, пока однажды он не улетучивается навсегда. О, это поистине печальный день! С этого дня тебе приходится полагаться лишь на свои приборы, стрелки которых оказываются практически на нуле. Никто не подскажет тебе, что делать. Чужеродного разума, диктующего столь привычные тебе глупости, больше нет.

– Мой учитель, нагваль Хулиан, предупреждал всех своих учеников, – продолжал дон Хуан, – что это самый тяжелый день в жизни мага, ведь тогда наш реальный разум, вся совокупность нашего опыта, тяготевшая над нами всю жизнь, становится робкой, неверной и зыбкой. Мне кажется, настоящее сражение начинается для мага именно в этот момент. Все, что было прежде, было лишь подготовкой.

Меня охватило неподдельное волнение. Я хотел узнать об этом больше, но что-то во мне настойчиво требовало, чтобы я остановился. Оно наводило на мысли о неприятных последствиях и расплате; это было что-то вроде Божьего гнева, обрушившегося на меня за мое вмешательство в нечто, сокрытое самим Богом. Я сделал титаническое усилие, чтобы позволить своему любопытству взять верх.

– Ч-ч-что ты подразумеваешь под «нагрузкой разума летуна»? – услышал я свой голос.

– Дисциплина чрезмерно напрягает чужеродный разум, – ответил он. – Таким образом, маги подавляют чужеродное устройство с помощью своей дисциплины.

Утверждения дона Хуана сбили меня с толку. Я решил, что он либо явно ненормален, либо говорит нечто столь устрашающее, что у меня внутри все похолодело. Вместе с тем я заметил, насколько быстро я вновь обрел способность отвергать его утверждения. После мгновенного замешательства я рассмеялся, как будто дон Хуан рассказал мне анекдот. Я даже слышал свой голос, говоривший: «Дон Хуан, дон Хуан, ты неисправим!»

Дон Хуан, казалось, понимал все, что со мной происходит. Он качал головой и возводил очи горе в шутливом жесте отчаяния.

– Я настолько неисправим, – сказал он, – что собираюсь нанести по разуму летуна, который ты в себе носишь, еще один удар. Я хочу открыть тебе одну из самых необычных тайн магии. Я расскажу тебе об открытии, на подверждение которого магам потребовались тысячелетия.

Он взглянул на меня и ухмыльнулся.

– Разум летуна улетучивается навсегда, – сказал он, – когда магу удается подчинить себе вибрирующую силу, удерживающую нас в виде конгломерата энергетических полей. Если маг достаточно долго будет сдерживать это давление, разум летуна будет побежден. И это как раз то, что ты собираешься сделать, – обуздать энергию, удерживающую тебя как целое.

Я отреагировал на это в высшей степени необъяснимым образом. Что-то во мне буквально вздрогнуло, как будто получив удар. Меня охватил необъяснимый страх, который я тут же связал со своим религиозным воспитанием.

Дон Хуан смерил меня взглядом от головы до туфель.

– Ты испугался Божьего гнева, не так ли? – спросил он. – Успокойся. Это не твой страх; это страх летуна, ведь он знает, что ты поступишь в точности так, как я тебе говорю.

Его слова отнюдь не успокоили меня. Я почувствовал себя хуже. Судорога буквально корежила меня, и я ничего не мог с ней поделать.

– Не волнуйся, – мягко сказал дон Хуан. – Я точно знаю, что эти приступы пройдут очень быстро. Разум летуна не столь силен.