Актриса

Но вдруг все исчезло и ярко, в цвете, переживала то, что старалась не вспоминать никогда:

Она вновь сидит на скамье у привокзального киоска, пересчитывая остатки наличности.

«Yesterday, all my troubles seemed so far away…» — льется тягучая мелодия из киоска, торгующего кассетами.

«Двести двадцать пять… Как же так, ведь еще вчера было пятьсот? — провела по дну сумочки, ощупав неровную изнанку: — Нету».

Огромный, чужой город, Пыльные окна, ободранная лепнина фасадов. Витрины, отражающие смешную провинциалку.

В детстве Оля твердо верила в свою звезду. В школьном театре, в кружке пения… Везде и всегда она была первой. Но город живет по другим законам. Ежели ты дочь скотницы, то ни к чему мельтешить под ногами у тех, кто рожден с правом на достойную жизнь.

«Поезд в восемь. Следующий — послезавтра. А ночевать? На вокзал не пустят». — Мысли вновь вернулись к недостающей для покупки билета сумме.

Вновь зазвучала мелодия положенного на битловский хит «инструментала».

«Господи, ну помоги, мне всего-то нужно двести восемьдесят рублей», — Оля сжала губы, успокаивая предательски вздрагивающий подбородок.

— Все брошу, ни ноты не спою. Господи помоги… — пробормотала, понимая дурость заклинания.

Представила, как откроет калитку и увидит родной, с тусклыми огоньками васильков и ромашек, двор. Полотенца и фартуки, сохнущие на проволоке. Хохлаток, гребущих золу у забора.

— Будь что будет… Пусть смеются. Только б уехать. — Выдохнула, усмиряя застучавшее сердце.

Она дождалась, когда прозвучат вступительные аккорды «закольцованной» мелодии, и прошептала первые слова шлягера. Бросила на скамью берет и запела.

Но люди шли мимо. Никто не тыкал пальцем, не крутил у виска, но и не спешил расстаться с купюрой.

Поднялась и, включив диафрагму, прошла самый сложный момент композиции.

Первую десятку бросил седоватый мужчина с сумкой ноутбука на плече. Задерживаться не стал и через пару секунд исчез в провале метро.

Следующей бумажки пришлось ждать долго. Окончилась мелодия, пауза, и вновь зазвучал бессмертный шлягер, но денег в копилке не прибавлялось. Однако полтинник, опущенный на стартовую десятку, стал неожиданностью. Женщина расправила купюру, смущенно, точно совершая какую-то нелепость, сунула деньги и поспешила влиться в поток пешеходов.

Блестящая иномарка припарковалась в двух шагах от скамьи.

Дверца распахнулась, из полумрака дорогого салона показалась затянутая в эластин ножка, а следом появилась и сама пассажирка. Холеная, в переливчатой норке, с умело наложенным макияжем на неподвижно-красивом лице, она выплыла из машины и, не оборачиваясь, хлопнула дверцей. Ее спутник, в пальто из добротного кашемира, поправил разлетающиеся концы узорчатого кашне.

— Послушай, — мужчина тронул спутницу за рукав, кивнул в сторону скамьи.

— Колхозный рок, — дама брезгливо скривила губы. — Понаехали тут, проходу нет. — С внезапной злостью вырвалось у нее.

Мужчина смущенно хмыкнул. Однако не сумел удержаться: — Зря… Приличный голос, и чувство ритма есть, хороший английский. — Ты, если не в голосе, куда хуже звучишь, — не подумав, ляпнул случайный защитник. Глаза, в обрамлении невероятно длинных ресниц, полыхнули огнем: — Ты… ты меня с кем сравнил? Я Фрида, у меня три альбома, и Фан-клуб, и… А эта, шалава, ей три рубля цена. — Громко, стараясь перекричать поющую, произнесла владелица норковой шубы. А продолжила уже совсем непотребно.

Оля сжалась, но продолжала петь. Ей было стыдно поднять глаза на эту, красивую, как супермодель, женщину, выплевывающую забористую, матерно-похабную ругань.

Истерика уже начала привлекать внимание идущих мимо людей. Но остановиться дама не могла. Она подскочила к замарашке и плюнула в берет: — На, сука, заработала!

Оля замолчала и посмотрела на лежащую в пыли шапку. По щекам потекли слезы. Она развернулась и медленно пошла прочь. Дальше от выезжающей со стоянки машины, от скамьи, от хриплого саксофона. Пустота в мыслях, красные от стыда и обиды щеки, соленые на вкус губы.

— Эй, а ну, стой, — голос догнал у самого поворота. Здоровый мужик в кожаном жилете, с невероятно толстой золотой цепью на шее, потянул ее за рукав. Рванулась, но выдернуть ткань из громадной ладони не сумела.

— Да погоди, — мужик не зло усмехнулся. — Он выпустил руку, порылся в кармане. — На, — сунул в маленькую ладонь «пятисотку»: — Спасибо. Здорово ты эту… умыла.

Хозяин киоска развернулся и двинулся назад, а Оля побрела дальше, сжимая в руке заветную бумажку.

Она сидела на крыльце, задумчиво обняв голову лопоухой дворняги. Счастливый пес преданно глядел на хозяйку и пытался лизнуть в щеку. Вечерний ветерок раскачивал сохнущие фартуки, а с реки, с дебаркадера, доносился звук модного «инструментала».

Оля прижала к груди морду лохматого приятеля и прошептала чуть слышно: — Спасибо. Я помню. Никогда, слышишь, никогда.

Однако все проходит, минул год, потускнела горечь обиды, вернулась прежняя уверенность в себе, и она вновь отправилась поступать на актерский факультет.

А через пять лет оказалась в труппе Театра Юного Зрителя большого сибирского города…