Актриса

Задним числом я понимаю, что, поскольку прелюдия длилась недели, боли я не почувствовала. Первое удивление сменилось другим, еще большим: неужели подобное происходит внутри меня, в месте, над существованием которого я никогда особенно не задумывалась. У меня было ощущение, что он проник мне в голову, прямо в мои мысли. После он спросил, как я, и я ответила: «Хорошо». Чуть позже он спросил, как мне это. Похоже на то, что ты всю жизнь был самолетом, сказала я, но не знал, что умеешь летать.

Он был студентом-инженером. Я не стала говорить ему, что все это напомнило мне ребенка, который делает первые шаги и вдруг осознает, для чего нужны ноги. Сказала, что это воплощение инженерного замысла.

Оконные рамы Шей от сквозняков заткнул газетами и оставил обогреватель включенным, чтобы можно было не одеваться. Еще одно новое ощущение честности и правоты – после стольких лет ощупывания через одежду и битья по рукам. В свете газовой лампы мы выглядели эпично: мандариновые блики на наших телах постепенно бледнели, пока не сливались с темнотой комнаты. Я лежала в прострации и думала о том, что произошедшее не только не было наказанием, напротив, меня как будто наградили за глупость. Секс превзошел все мои ожидания. Он дал ответ на вопрос, который наши тела задавали на протяжении нескольких лет, – ответ удивительно точный, но почему-то быстро стирающийся из памяти. Настолько быстро, что приходилось искать его снова и снова, что мы и делали.

Никогда еще мир не казался мне таким тусклым, как на следующий день, зато люди просто поражали. Я глядела на них со второго этажа автобуса: женщина, нагруженная сумками, толкает велосипед, мужчина в коричневом халате выгружает из фургона хлеб на подносах. Они тоже знали секрет и все же занимались будничными делами, как будто не могли потратить время на что-нибудь поинтереснее.

Автобус подъехал к колледжу, я вышла под дождь, и меня захлестнули эмоции. Внутри что-то хрустнуло и отломилось, не знаю почему. Возможно, это был стыд, хотя я не чувствовала никакого стыда. Или чувство вины, потому что я не любила Шея Винсента, во всяком случае, так, как тебя.

Всю неделю я слонялась по колледжу, ожидая, что, если увижу тебя у бетонной стены с самокруткой или в очереди в столовой с пустым подносом, сердце выскочит у меня из груди. Когда мы наконец столкнулись у дверей библиотеки, я сразу поняла: ты уже в курсе о нас с Шеем.

Я посмотрела тебе в глаза. С ума сойти, но это чистая правда: на меня смотрел тот самый человек, с которым я живу сейчас. Следующие тридцать, или сорок, или сколько там этих долбаных лет показали, что я не ошиблась, несмотря ни на какие перемены. Это был именно ты.

От такого взгляда нелегко исцелиться.

Радужка глаз у тебя поблекла и пошла крапинками – коричневыми, янтарными, зелеными – они, мне кажется, таят в себе полунамеки. Цвета глаз я больше не замечаю. Кидаю тебе краткое сообщение:

«Когда домой?»

Пока не скрипнула калитка, я больше не чувствую уверенности в том, кого увижу, когда посмотрю на тебя.

* * *

Ровно через неделю после моего первого раза моя мать малость взбесилась. Была суббота, и я вылезла из постели уже после полудня.

– Ты вообще в курсе, сколько времени? – спросила она, и мы поцапались, как порой бывало в мои подростковые годы. Большинство таких ссор заканчивались слезами и примирением. Однако на этот раз финал оказался нетипичным: мать охапкой выхватила из платяного шкафа всю мою одежду – торчавшие из вороха тряпок вешалки-плечики тыкались ей в лицо – и потащила к окну с явным намерением выкинуть ее на улицу.

– Тебе помочь или как?

Краска на раме окаменела много лет назад, и окно не открывалось.

– Выметайся! Если смеешь так со мной разговаривать! А если собираешься так себя вести, ищи себе другое жилье! Тут тебе не гостиница.

Развязность моего тона не прошла для нее незамеченной, не говоря уже о том, с каким гордым видом я прошествовала к лестнице.

Вслед за мной полетела одежда, образовав целую груду. Мать пинала ее ногами, прокладывая себе путь, чтобы отвесить мне оплеуху. Это не был легкий шлепок – от удара у меня так зазвенело в ушах, что эхо разнеслось по всей планете. Я немного постояла, а затем развернулась и вышла за дверь. Разумеется, на холодной улице я быстро сообразила, что осталась без пальто и крыши над головой, поэтому направилась в маленький сад, села на скамейку и задрала голову к небу, чтобы остановить слезы.

В детстве я провела под этими деревьями кучу времени, играя сама с собой и что-то бормоча себе под нос. Я раскладывала игрушки и велела им хорошо себя вести: кукле и пушистому кролику, чайнику и ископаемому камню.

«Ведите себя прилично!»

Я сталкивала их между собой и тут же разнимала или устраивала им взбучку.

И вот я снова здесь, в одиночестве раскладываю все по местам. Мать почувствовала во мне опасную перемену, я это поняла. Она почувствовала, что ее бросают за ненадобностью. Почувствовала себя старой.