Актриса года

А о режиссуре ты когда-нибудь подумывала?

Барбра».

Конни едва не подавилась яйцом всмятку, вдруг разом осознав, какой жалкой выглядит теперь в глазах своих основных соперниц. И, ожидая худшего, вскрыла последний конверт.

«О Великая в Своей Никчемности!

Надеюсь, ты получаешь истинное удовольствие, вычищая сортиры у Бетти Форд. Вроде бы лучшее моющее средство — это рвотное. Так мне, во всяком случае, говорили. О дальнейшей работе можешь не беспокоиться. Как только выйдешь, Микки Руни тут же возьмет тебя из жалости в свое следующее турне, учитывая твои прежние заслуги».

Она перечитывала это последнее письмо, и руки у нее дрожали. Как возможно такое? Похоже, все знают, что с ней произошло, куда она попала, и пишут эти совершенно ужасные, злобные записки. Тот же конверт, та же машинка! Ее вычислили!

Отодвинув поднос с завтраком, Конни вскочила и бросилась к двери. Там ее ждала Грейс.

— Мисс Траватано… — начала она.

— Не сейчас! — взвизгнула Конни и оттолкнула ее.

— Но к вам посетитель.

— Никто не может знать, где я нахожусь! — вскричала Конни.

— Он дожидается в холле, — сказала Грейс. — Должна заметить, очень хорош собой.

Его белокурые волосы слегка растрепались, простая хлопковая футболка плотно обтягивала грудь, открывая взору прекрасно развитую мускулатуру. Тогда он был одет совсем иначе… И тем не менее Конни тут же узнала его. Эрик Коллинз, офицер полиции из Беверли-Хиллз, который арестовал ее чуть больше недели назад.

— Что вы здесь делаете? — резко спросила Конни.

— Просто хотел убедиться, что с вами теперь все в порядке, — ответил Эрик, поднявшийся ей навстречу.

— Откуда вы узнали, что я здесь?

— Но это было напечатано в «Ю-Эс-Эй тудей», на первой странице.

«О Господи! Им осталось только повесить мне колокольчик на шею и гонять по улицам с криками: "Позор! Позор!"» — подумала Конни.

— Мы с сестрой были в Палм-Спрингс, навещали маму. Вот я и решил заскочить по дороге, — сказал Эрик. — Просто подумал: а вдруг то, что я арестовал вас… и привело вот к этому?..

— Огромное спасибо, отец Фланаган ^[35]! — огрызнулась Конни.

— Выздоровление — очень сложный и важный процесс, — продолжал Эрик, игнорируя злобное восклицание Конни. — Мой отец прошел примерно через то же самое в восьмидесятых, и жизнь нашей семьи чудесным образом переменилась.

Конни была тронута его искренностью, однако злоба и раздражение все же возобладали.

— И где, позвольте узнать, ваш папочка теперь? Небось работает на фабрике по разливу джина?

— Нет, — тихо ответил Эрик. — Случайно погиб в перестрелке на улице, когда помогал старой кокетке переходить через дорогу.

— Да-а, вот оно как… Сочувствую, — пробормотала Конни, — но все равно это не повод, чтобы являться сюда, ко мне.

— Тогда не буду вас больше беспокоить, — сказал Эрик, — но могу дать координаты священника моей матери на тот случай, если вам вдруг понадобится духовная поддержка.

— Спасибо! — отрезала Конни. — Но только тут у нас нет молоденьких мальчиков, которыми он мог бы заинтересоваться.

— Вообще-то отец Каррас предпочитает общаться с прокаженными, — невозмутимо ответил Эрик. — Последние десять лет работал в лепрозории на Гаити. А сейчас приехал сюда, в пустыню, на воскресную проповедь. — И он добродушно улыбнулся.

«Черт побери, да этот парнишка и айсберг заставит растаять! Неужто понабрался всех этих идей всепрощения у Лайзы?»

— Как бы там ни было, — продолжил Эрик, — сейчас мне придется вернуться в сиротский дом, где мы с сестрой добровольно помогаем по воскресеньям. Он называется «Дети Христа». Можете позвонить мне туда, если вдруг понадоблюсь.

— Спасибо, — буркнула Конни.

— И помните старое мудрое высказывание: «Сами вы — нечто большее, чем самая большая ваша проблема».

— Чьи слова? — спросила Конни.

— Уистена Хью Одена, — ответил Эрик. — Вычитал в интервью с Фионой Ковингтон.

Конни вернулась к себе в палату, и тут ею овладело чувство стыда — за то, как она вела себя с Эриком. Возможно, он действительно искренне хотел помочь ей. Но годы, отданные работе на индустрию развлечений, не прошли даром — теперь она подозревала в кознях каждого — от Дэвида Джеффена до мусорщика. Жизнь вечно настороже, вечно не доверяя никому.

Однако выглядел он просто шикарно в белых брюках и серой футболке. Интересно, сколько ему? Года тридцать три? Тридцать пять?..

Она как раз размышляла над этим, как вдруг дверь отворилась и в палату вошла молоденькая рыжеволосая девушка с бледным лицом.

— Привет, — сказала она. — Я Эмбер Лайэнс, ваша новая соседка.